Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продолжая держать руки сложенными на груди, я крепче стискиваю пальцами собственные локти.
– То есть я здесь для того, чтобы заставить ее думать, что ей нужна няня, – говорю я и удивляюсь тому, насколько спокойно и хладнокровно звучит мой голос. – Мне нужно сделать так, чтобы она была уверена, что в доме есть ребенок. Или, другими словами, что я тоже вижу Пэтти.
– Да, – кивает Стивен. На этот раз он посылает мне едва заметную улыбку. Выражение его лица говорит о том, что у него появляется надежда на то, что я действительно начинаю понимать, что от меня требуется.
– Значит, смысл моего пребывания здесь состоит в том, чтобы присматривать за Колетт и добиваться того, чтобы она не переставала верить в свои иллюзии, не потеряла рассудок и не наложила на себя руки. – Я испытующе смотрю на Стивена: – То есть вы хотите, чтобы я помогала вам поддерживать с большим трудом созданный вами статус-кво или некую видимость. Держать Колетт взаперти в этом пентхаусе и не допускать, чтобы в семье Бэрд произошел кризис.
Стивен жестом протестует.
– Речь не идет о том, чтобы держать ее взаперти.
Я колю Стивена ироничным взглядом:
– Ладно – под контролем. В определенных рамках. Не позволять ей выходить за пределы двенадцатого этажа, формулировки можно придумать разные. – Я пожимаю плечами: – Но я поняла, что происходит в этом доме. Да, я это усвоила. Нет никакого ребенка, и нет никакой работы для няни – ей нужно только держать под присмотром Колетт.
Произнеся эти слова, я снова чувствую душевную боль. Бедная, бедная Колетт.
– Вот только… – начинаю было я и осекаюсь.
Пауза длится долго – я никак не могу подобрать подходящие слова для того, что собираюсь сказать. Мне хочется, чтобы мой собеседник понял, что я действительно мечтала о том, чтобы поработать няней, приглядывающей за маленькой девочкой, а теперь на всех этих мечтах приходится поставить жирный крест.
– Знаете, я думала, что на самом деле буду нянчить малышку, – говорю я шепотом и краснею, понимая, как странно это звучит. Да, мне очень понравилось общаться с Колетт, но ее маленькой дочки не существует – уже очень давно. – Не представляю, как мне удастся все то, чего от меня ждут…
Господи боже, до чего же мне трудно говорить. От понимания того, что мне предстоит, у меня болит душа и разрывается сердце. Меня ждут долгие часы, в течение которых, как ожидает Колетт, я буду сидеть в кухонной зоне для завтраков и наблюдать за тем, как она ест, потом обедать на пару с ней, в то время как Паулина и Фредди, находящиеся неподалеку, будут делать вид, что не обращают на нас внимания. Я буду день за днем вместе с Колетт собирать огромные головоломки и устраивать с ней детские праздники в давным-давно опустевшей спальне девочки. В каждом углу мне будет мерещиться привидение Пэтти. А в самом центре всего этого искусственного миража будет находиться Колетт и вести себя так, словно все в порядке и жизнь прекрасна.
Стив в ответ на мои последние слова втыкает в меня пристальный взгляд.
– По-вашему, это имеет значение? – резким тоном интересуется он.
Жесткие нотки в его голосе действуют на меня отрезвляюще.
– Я имею в виду ту часть работы, которую я должна выполнять в качестве няни, – поясняю я.
Стивен продолжает не мигая холодно смотреть на меня, пока я не начинаю ежиться на своем стуле.
– В конце концов, – медленно цедит он, почти не разжимая губ, – неужели это так трудно?
* * *
Вдруг раздается грохот. Такое впечатление, что где-то неподалеку разбивается какой-то тяжелый стеклянный предмет. И тут же мы со Стивеном слышим другой звук: как будто кто-то изо всех сил ударяет о мраморный пол стул и тот разлетается на куски – ножки в одну сторону, сиденье в другую.
Стивен вскакивает.
– Колетт, – негромко произносит он и бросается прочь из кабинета.
Колетт мы обнаруживаем в той части апартаментов, которую мне еще не приходилось видеть. В комнате, где мы находим миссис Бэрд, я вижу кабинетный рояль. Вдоль стен комнаты расположены книжные шкафы. Стоящие в них книги, похоже, сгруппированы по цвету обложек. Невероятных размеров золотые настенные часы громким тиканьем отсчитывают секунды. Этот механический звук ритмично перемежается со всхлипами Колетт, которая, стоя посреди комнаты, ногами расшвыривает подальше от себя лежащие на полу осколки разбитого стекла. Похоже, еще недавно это был кувшин или что-то вроде этого.
Она покачивается и плача размахивает руками.
Я бросаю взгляд на ее ноги и вижу, что Колетт босая. Должно быть, она сняла сандалии и, взяв в руки кувшин, хотела опуститься на колени.
Интересно, сколько времени она находится в этой комнате? И где Паулина?
И почему Колетт не в ванной? По идее, она должна находиться там, беседуя с воображаемой Пэтти и добавляя в ванну-бассейн то воды, то пены.
Но вместо этого она здесь, одна, вся в слезах, в мокрой блузке, которая пропитана водой от талии до груди. Рукава, которые еще недавно были аккуратно закатаны, опущены до запястий и тоже намокли. По лицу Колетт струятся слезы, к которым примешивается черная тушь, стекающая с ресниц тоненькими ручейками. Потек весь макияж. Сразу видно, что женщина испытывает жестокую душевную боль.
Где-то в моем мозгу загорается красная лампочка тревоги – это сигнал о том, что мне необходимо немедленно убираться оттуда, где я нахожусь. Но я не могу этого сделать. Да, я знаю, мне следует уйти из дома Бэрдов, – и не двигаюсь с места. Я словно оцепенела. Колетт настолько явно, настолько отчаянно нуждается в помощи, что у меня, кажется, сердце вот-вот разорвется на части.
Плачущая Колетт, икая, переступает босыми ногами совсем рядом с острыми как бритва осколками стекла, словно пытаясь понять, как близко она может подойти к ним, не порезавшись.
Я пытаюсь понять, что именно она разбила, и вижу, что в груде осколков на полу есть куски более толстого и более тонкого стекла. Вероятно, это на самом деле остатки кувшина и стакана. Рядом на полу валяется опрокинутый стул, обивка которого