– Да, в жизни нет сюжета, – кивнул он. – А ты понимаешь, как пишутся книги?

– Не понимаю. Но когда Сережа маленький был, думала об этом. Сидела с ним, книги одну за другой читала и думала: как же это можно – совсем из ничего взять и книгу придумать. У меня тогда не было другого способа забыться, вот и думала про такое. А отец его… Он неплохой человек вообще-то. Умный, тонко чувствующий.

– Тонко чувствующим может быть полное ничтожество, – усмехнулся Игорь. – И подниматься до высоких переживаний может тоже.

– Наверное, – пожала плечами Алеся.

– Тебя не пугает собственная уравновешенность? – спросил он.

– Нет. Пугаться стоит, если заболеешь, и то не всегда. А я здорова. Уравновешенная… Ну, такая, значит, уродилась.

– С этим не поспоришь.

На мгновенье Алесе стало обидно, что он считает ее скучной и обыкновенной, хоть и называет это уравновешенностью.

«Но я ведь правда обыкновенная, – подумала она. – Не на что и обижаться».

– Спасибо, что побыла со мной.

Игорь поднялся из-за стола.

– Да за что же?

Она тоже встала.

– Есть за что, – ответил он, больше ничего не объясняя.

Алеся и не ожидала от него объяснений, сейчас особенно.

– Постарайся уснуть, – сказала она.

– Постараюсь.

«Может, мне просто суждено такой быть, – мысленно повторила она, снимая покрывало со своей кровати и стараясь не думать о том, на какой кровати будет спать завтра, через неделю, через месяц. – Такие гены достались. Чистая биология, как в чашке Петри».

Алеся вспомнила, как мама в детстве ругала ее за то, что она никогда не допивает последний глоток чая, или сока, или даже простой воды.

– И откуда у тебя эта привычка – в чашке на дне оставлять? – сердилась мама.

– Понятно, откуда, – хмыкал папа. – Батька мой покойный точно так не допивал. И его мамка, говорил, тоже.

– Но Алеську никто не учил же такому!

– Такому и учить не надо. От роду передается.

«Ну и всё в жизни так же, наверное, – думала Алеся, глядя, как в серо светлеющем окне проступают дома Подсосенского переулка. – Матрица, как в фильме. Необратимость. На роду написано. Знать бы, что! А не знаю».

Глава 13

– А никто и не говорит себе: дай-ка сделаю что-то необратимое. Люди просто следуют обстоятельствам. Сначала одному, потом второму, из первых двух вытекает третье и четвертое, им следуют тоже. В результате необратимость и получается. Но в этом уже мало кто отдает себе отчет. В основном предпочитают рассуждать, что на роду-де написано. Неодолимость, превратности судьбы и прочая чепуха.

У него чистая русская речь со слишком отчетливым «а», Вероника никогда подобного выговора не слышала. И глаза такие светлые, что кажутся ледяными. Впрочем, почему кажутся? У него и есть ледяные глаза, и на Веронику он смотрит как на рыбку, вмерзшую в лед его взгляда по случайности или по собственной глупости. Что в его понимании, конечно, одно и то же.

– Я не рассуждаю о превратностях судьбы. – Она пожала плечами. – А неодолимость, напротив, хочу одолеть.

– Похвально. – Он усмехнулся. – Но не похоже, что так.

– Почему не похоже?

– Потому что мы уже битый час здесь сидим, а вы до сих пор не передали мне деньги.

В ресторане гостиницы «Гарни» они сидели не час, а много полчаса, но его слова уязвили Веронику не поэтому.

– Вы не соизволили даже представиться, – сказала она. – Однако ставите мне в упрек, почему я не отдаю деньги человеку, к которому не знаю как обращаться.

– Мое имя-отчество вы знаете от пани Альжбеты. Вот и обращайтесь как к Сергею Васильевичу.

– Что значит «как»?

– Значит, для вас меня зовут Сергеем Васильевичем.

И поговори с таким! Только и остается, что обиженно губки поджимать.

Но от обид такого рода Вероника давно отвыкла. Если вообще имела к ним склонность когда-либо.

– Я готова передать вам деньги, – сказала она. – Половину оговоренного. Вторую половину, когда…

– Именно так. – Он перебил, не дослушав. – И не забудьте заплатить за ужин.

– Не забуду. Иначе меня отсюда не выпустят, полагаю.

– Правильно полагаете.

Он отрезал кусочек отварного судака, окунул, наколов на вилку, в польский соус, положил в рот и запил белым вином. Ресторан в гостинице «Гарни» лучший в Минске, еда здесь превосходная. Неудивительно, что Сергей Васильевич получает удовольствие от ужина, оплачивать который предстоит Веронике.

Рыбным ножом пользуется так же непринужденно, как говорит бестактности. То и другое ему одинаково привычно, без сомнения.

Вероника вынула из сумочки и положила перед его тарелкой почтовый конверт. Сергей Васильевич заглянул в него, не вынимая пересчитал деньги и спрятал конверт во внутренний карман пиджака, отлично сшитого, она отметила. Самый щегольской костюм, который ей доводилось видеть, был у отца, еще из Кракова привезенный. Но до этого пиджака даже тому было далеко.

– Теперь слушайте, – сказал Сергей Васильевич. – Завтра в полдень буду ожидать вас на Немиге. Выедем из города днем, чтобы не привлекать внимания. До границы сорок верст, как раз дотемна доберемся. Фурманку я найму. Проедем на ней сколько возможно, потом пешком. Надеюсь, вы выносливы в ходьбе. Если нет, вам придется отказаться от вашей затеи. Взвесьте все сейчас, пока я могу вернуть вам деньги.

От этих его слов Веронику бросило в жар. Она чуть не воскликнула, что не ему в ней сомневаться, да она… она… Но глупо было бы рассказывать этому человеку, мало того что постороннему, так еще и бесцеремонному, как она с детства десятки верст пешком ходила, да не по городской мостовой, а по полесским болотам. Ему нет дела до ее детства, как, впрочем, и до нее самой. И никому нет.