Господь свидетель, я не хотела дурного, но слово «гуси» почему-то ужасно меня рассмешило. Я вдруг представила, как встречаю своего прошлого мужчину и говорю ему, что живу теперь на гусиной ферме.

– То есть вы… гусевод? – спросила я, еле сдерживая смех.

Слово это – такое нелепое, глупое – прозвучало, мы уставились друг на друга и вдруг поняли, что дело кончено. Потому что он теперь гусевод, и это никак нельзя отменить.

– Простите, – сказала я почти с болью, тут же нарушив правило «не хохочите, хлопая себя по коленям».

Эпилог

Возвращаясь как-то на днях от психотерапевта, я заметила крохотный бар, у открытых дверей которого стояли люди. Из бара доносилась музыка – кто-то очень неплохо играл на гитаре и пел. Люди курили, выпивали, негромко разговаривали, и на мокрый темнеющий асфальт уютно ложился желтый свет.

Я свернула внутрь и взяла полпинты темного пива. Худой бородатый мужчина неразборчиво пел на английском – он сидел на высоком табурете в центре комнаты и самозабвенно бил по струнам. Публика была очень разной: были и люди в костюмах, и ребята в потрепанных джинсах. Недалеко от меня, поджимая губы, что-то тянула из стакана женщина с безумно дорогой сумкой. Я села за стойку между двумя мужчинами, один из которых был страшно пьян.

После неудачного свидания с гусеводом прошло уже много дней. Психотерапевт не ругала меня за духоподъемную литературу и даже сказала, что в ней встречаются ценные крупицы здравого смысла. Однако мой «метод четкой формулировки» она разнесла в пух и прах. «Что значит «ответственный»? – спрашивала она. – Что значит «хозяйственный»? Вы что сюда вкладываете?» Я вдруг поняла, что не знаю. И что все это просто слова, которые кто-то когда-то сказал. Я разуверилась в магии, перестала заглядывать в приложение на телефоне и выбросила матрас, но по-прежнему выходила по утрам на балкон и смотрела на полустертые хрустальные башни вдали, а перед сном по привычке зажимала в руке Страшенный камень. Сатурн меня больше не пугал: я расслабилась в его гигантской тени и даже ощутила в ней что-то отцовское. У меня перестало закладывать уши.

– Нужно привести казаха, – сказал вдруг пьяный человек рядом со мной. – Хочу выпить с казахом.

Тут он нетвердо встал на ноги.

– Женщина, посторожите салат. Я пойду за казахом.

И вышел куда-то в ночь.

Я пожала плечами и снова задумалась о своем. Мужчина вскоре вернулся. За ним и правда шел пузатый казах с очень растерянным лицом.

– Вы где его взяли? – поразилась я.

– Пошел к банкомату, обратно иду, вижу – казах, – охотно ответил мужчина.

И заказал пиво себе и своему новому другу.

Я снова почувствовала, что магия вторгается в мою жизнь, и не смогла удержать вопроса:

– А вы… именно такого казаха хотели?

– А они разные, что ли, бывают? – Мужик пьяно захохотал.

Мои полпинты закончились. Я вышла наружу. Бульвары колотил дождь. Вода лилась как в последний раз, как будто мы прокляты и оставлены.

Я вспомнила упрямого капитана Мак-Вира и его тайфун, раскрыла зонт – впрочем, совсем бесполезный – и смело шагнула в пучину.

Сделав вид, что знаю, куда иду.

Каждую осень мне снится сон с рыбками.

Это полосатые рыбки-клоуны. Их пять или шесть на картинке. Они замерли среди редких подводных камней и зеленых водорослей.

Во сне у меня есть калька. Мне нужно наложить ее на картинку и срисовать этих рыбок, и камни, и зелень, и мелкие воздушные пузырьки. Затем перенести все на чистый лист и раскрасить.

Но я не могу это сделать. Потому что у меня нет ни простых, ни цветных карандашей. Нет стерки и нет точилки.

Я забыла дома пенал.

Кругом меня скрипит и шуршит бумагами класс. Нежно-голубая поверхность парты гладкая и прохладная, и кажется, что картинки с рыбками заключены в нее, словно в аквариум. Я напряженно вглядываюсь в каждую деталь. Надо мною стоит Елена Васильевна – сухая женщина с острым лицом и облаком мягких каштановых волос. Она похожа на какую-то птицу – с этим носом и длинной шеей. На страуса, как я теперь понимаю.

На ней строгая юбка-карандаш и пиджак с внушительными плечами. Она недоумевает, как можно забыть пенал. Она, разумеется, спрашивает, не забыла ли я дома голову. Она не может поверить, что нормальный человек способен явиться в школу без ручки, карандаша и точилки. Она кричит, что я не готова к уроку. Что я безответственно отнеслась к заданию. Что никто, кроме меня, не позволил себе такого возмутительного отношения к рисованию рыбок.

Мне семь лет. Я очень напугана и с трудом спрашиваю:

– А можно я дома их нарисую?

Елена Васильевна взмахивает руками, словно хочет взлететь надо мной и клюнуть, но только грохочет:

– Дома?! Нет уж, Бешлей! Ты никогда теперь не сможешь нарисовать этих рыбок!

Я знаю, что хочу ей ответить, но слова из меня не идут.

И лишь проснувшись уже, в сердцах бормочу:

– Да и хуй с ними! Хуй с ними! Хуй с ними!

26 мая 2003 года

Ну а теперь о хорошем.

После провала экзаменов мне дали второй шанс. Завтра будет собеседование по математике. Спасибо матери. Она уже достала всю приемную комиссию. Говорит, у нее гениальный ребенок. Не понимаю, с чего она это взяла. Приемная комиссия, кажется, тоже не понимает. Я, правда, все еще не уверена, что хочу учиться в этой школе. Вернее, в физико-техническом лицее при Институте атомной энергетики. Но здесь учится дочь тети Наташи, и тетя Наташа говорит, что это лучшая школа в городе, а все преподаватели – люди науки и выпускники тоже становятся людьми науки. И еще она говорит, что это школа для хороших детей. Там никто никого не обижает. Я бы хотела, чтобы у меня появились друзья. Но я не уверена, что смогу стать человеком науки. Бабушка Аня говорит, что даже просто стать человеком очень трудно и что у меня и это может не получиться.

27 мая 2003 года

Все было просто ужасно. Кроме меня, на собеседование отправили еще пятерых мальчиков. Все заходили в кабинет и по прошествии пяти минут вылетали оттуда красные, с трясущимися руками. Пришла моя очередь. В кабинете был человек с бородкой. Очень строгий. Он дал мне листок с заданием и указал, куда сесть. Рядом со мной села женщина, и я сначала обрадовалась, что проверять меня будет не человек с бородкой. Но все и без него вышло плохо. Сначала она молчала, а потом вдруг начала делать комментарии, чем очень мешала. Она, например, сказала на какое-то мое действие, что «подобная элементарщина была известна еще древним египтянам». Эти египтяне меня очень встревожили, я сбилась и ничего больше не смогла написать. Никуда я не поступлю. Останусь в своей ужасной школе. И у меня так и не будет друзей. Даже у Вали Федькиной есть подруга. А у Вали Федькиной, между прочим, зуб отколот.