Словно в бреду оглядывается она по сторонам, слыша и видя то, чего быть не может. Вот между ярлами, с беспокойством вглядывающимися в лица своих детей, кольцами сворачивается мировой змей, а под ноги ей падают листья самого Иггдрасиля. Протянув вперед руку, хватается она за плечо Ньяла, но это не помогает, и оба они падают на пол.

Видит, как загорается над головой яркая Южная Луна, и теряется в ее лучах.

Не сразу ей удается вновь обрести себя. Ренэйст медленно садится, держась за голову, и осматривается. Вельва покинула Великий Чертог, оставив юных воинов на попечении старших товарищей, но в воздухе до сих пор витает запах крови и дурман-травы. Чувствует, как на плечо ее опускается крепкая ладонь. Подняв взгляд, видит Хакона, что стоит на одном колене подле нее, и не может понять, чего в его глазах больше – гордости или беспокойства. Улыбка трогает бледные, искусанные губы, и ладонью она накрывает его руку на своем плече. Северянин внезапно обхватывает щеки Рен руками и тянет на себя, накрывая губы ее своим ртом. Целует жадно, сжимает крепкими пальцами белые косы луннорожденной, словно бы одни они в Великом Чертоге. Тянется к нему дева, протягивает руки, да только отстраняется Медведь столь же внезапно.

– Я горжусь тобой, – выдыхает он, прижимаясь лбом к ее лбу. – Я так горжусь тобой.

Она улыбается, да только нутро сжимается от тоски. Знает, что нет у него поводов для гордости, только ничего не говорит. И без того уже много сказано.

Хакон мягко придерживает ее за плечи, помогая встать на дрожащие ноги. Белолунная цепляется за возлюбленного, словно бы без него и шагу ступить не сможет, и устало прижимается лбом к его плечу. Смотрит на то, как ярлы громогласно поздравляют своих сыновей, не пришедших в себя после выпитого пойла. Видит дева Ньяла, что, опираясь на одну из стен Великого Чертога обеими руками, сгибается так, словно бы содержимое желудка вот-вот покинет его, а отец и пятеро старших братьев хлопают его по плечам, поздравляя с посвящением в ранг воина. Тихо смеется Рена, когда братья подхватывают побратима ее, и оглядывается по сторонам.

Лишь один родитель не поздравляет своего отпрыска со столь значимым событием.

– Где же отец?

Медведь слегка хмурится, поцеловав Ренэйст в белую макушку, и тихо отвечает:

– Снаружи. Халле-ярл пожелал предать тело сына огню на родине, потому готовится к отбытию в Медвежий Коготь. Конунг решил провести суд после того, как вернется из набега.

Белая Волчица хмурит брови. Не успевает она огорчиться, как ярлы расступаются, и к ним быстрым шагом направляется Йорунн. Кюна бледна и взволнованна, тонкими руками обвивает она стан дочери, и Рена торопится ответить на материнское объятие. Отстранившись, воительница мягко сжимает ладонями хрупкие ее плечи.

– Видишь, – с ласковой улыбкой шепчет она, – я же обещала тебе, что вернусь.

Она хочет спросить что-то еще, да только, стоит ей открыть рот, в Великий Чертог врывается Ганнар. Конунг едва ли не бегом направляется к дочери, захохотав в темную бороду. Ренэйст чувствует, как отступает назад Хакон, а после оказывается в медвежьих объятиях отца. Мужчина прижимает дочь к крепкой своей груди, звонко целует в макушку, а после подкидывает вверх, как младенца, вырвав из горла воительницы испуганный вскрик.

– Смотрите! – ревет он, посадив хрупкую на его фоне Ренэйст на свое плечо. – Узрите гордость мою, мою наследницу! Ренэйст Белолунная из рода Волка, Белая Волчица, доказавшая, что женщины нашего рода достойны того, чтобы носить меч у бедра!

Все они смотрят на нее, ожидают, и Рена, опьяненная успехом, восседающая на крепком плече отца, воинственно кричит, вскинув кулак вверх. Ярлы и новопосвященные воины вторят ей, Великий Чертог наполняется их голосами. Ренэйст чувствует, что все так, как должно быть.

Она на своем месте.

Пируют викинги так же, как и идут в бой, – неистово и безудержно. Своды Великого Чертога содрогаются от громогласных песнопений и тостов в честь новых воинов, а веселье и эль льются рекой. Кюна смеется над шутками Олафа-ярла, слишком похабными для нежного женского слуха, и пьет пряный мед из изящного кубка. Ренэйст давно не видела мать такой, и одно удовольствие наблюдать за ней. Йорунн словно помолодела, в льдисто-голубых глазах ее вновь появился огонь, и даже Ганнар-конунг смотрит на супругу влюбленным взглядом.

Дочь их сидит за одним столом с иными воинами, наслаждаясь пиршеством. Голова ее идет кругом, а во рту чувствуется вкус дурманящей травы. Вздохнув, запускает она пальцы в волосы, убирая их с раскрасневшегося лица, и качает головой. Хакон, сидящий по правую руку от нее, мягко кладет ладонь на поясницу своей возлюбленной, вглядываясь в лицо ее голубыми глазами.

– Все хорошо, – отвечает воительница на молчаливый его вопрос. – Я все еще мутно чувствую себя после посвящения. Будет лучше, если я выйду ненадолго.

В Великом Чертоге в самом деле душно. Тонкие волосы прилипают ко лбу, влажному от пота, и с каждым новым вдохом в нутро проникает жар. Улыбнувшись, встает она из-за стола, нежно проведя кончиками пальцев по крепким плечам возлюбленного. Под насмешливые крики побратима направляется Ренэйст к сулящим прохладу дверям, где и сталкивается с ней, затаившейся, словно мышь. Руна отводит взгляд, обнимает свой круглый живот руками, кутаясь в шаль; прячется. Ренэйст кривит губы, глядя на нее, и спрашивает грубее, чем хотела бы:

– Отчего ты скрываешься от моего взгляда? Аль думаешь, я прокляну ребенка, которого ты понесла от моего отца?

Полопавшиеся на морозе губы растягиваются в усмешке столь печальной, что у Белолунной сжимается сердце. Сквозь пряди распущенных рыжих волос смотрит на нее Руна взглядом загнанного зверя.

– Если бы ты знала, – шепчет она. – Если бы только ты знала…

Не дожидаясь ответа, она проскакивает мимо дочери конунга и скрывается в глубинах Великого Чертога. Словно очнувшись после дурмана, смотрит Рена ей вслед, хмуря брови и кусая губы. Слишком много тайн крутится вокруг Руны, да только недаром имя ее значит «тайное знание». Фыркнув, она толкает тяжелую створку двери и шагает за порог.

Чертог Зимы встречает ее холодом, треском факелов и бледным светом небесного светила. Те, кто не пожелал пировать, спят в своих домах, и от каждой крыши вверх поднимается ниточка дыма. Оглядывая родные стены, медленным шагом отходит Ренэйст дальше от резных дверей и опускается на одну из ступеней, покрытых снегом. Полушубок свой оставила она в Чертоге, да только словно бы не чувствует холода, пронизывающего до самых костей.

Погруженная в свои мысли, накручивает девушка на палец одну из тонких своих косичек и молчит. Думает о побеге их от тролля, о смерти Фритхова и о том видении, что явилось к ней после глотка дурманящего молока. Думает обо всем – и ни о чем.

Не знает, сколько сидит на ступенях Великого Чертога, глядя на диск полной Луны, когда одиночество ее нарушают тихие шаги. Мужчина присаживается рядом, откидывает с головы капюшон и не говорит ни слова. Ренэйст не смотрит на него, и без того зная, кто прервал ее одиночество.