пристроил, чтоб зверье не растащило, часть до кордона допер.

Кто по плавням не ходил по несколько часов, проваливаясь по колено в жидкую пласту и воду, тому непонятно, какие силы уходят, чтобы просто, без груза, пройти десяток верст.

Много всяких подвигов у моего побратима и хранителя.

Как бы ему весточку передать…

7.1

Очнувшись, я внимательно прислушивался к звукам, силясь понять, где нахожусь. Лежал на животе и видел только серые простыни и часть полутемной комнаты, такой же невыразительной, как и постельное белье. Принюхался – странные запахи – неприятные, но память точно пыталась их с чем-то увязать. Периодически раздавался лязг металла о металл, и он-то меня и встревожил – знакомые звуки в совокупности с запахами напоминали лазарет.

В спину влезли металлическим прутом и несколько раз провернули. Я невольно негромко вскрикнул. В поле зрение выплыл худощавый мужчина в пенсне. Наморщил нос, глядя строго. Редкие волосы причесаны на пробор. В руках длинная спица с комком корпии на конце. Заговорил на сносном французском:

– Люди всегда наносили друг другу разнообразные скверные раны, но могли умереть и от простого удара шпаги. А почему? Так Бог распорядился. Медицина, шагнула далеко вперед, господин инженер, и сейчас вы тому живой пример.

– Инженер? – переспросил я. Интересно, что произошло, пока я в беспамятстве был. В голове шумело. – Откуда вы знаете, – глядя, как по спице с корпии стекает кровь. Доктор проследил за моим взглядом. Понюхал, погримасничал и откинул от себя спицу в металлический тазик. Раздался знакомый звук. До жути неприятный.

– Инженер, – подтвердил человек в пенсне, потом он закинул ногу на колено, обхватил ее руками, сжимая ладони в замок, и продолжил, глядя в окно: – Казалось бы, народные мази, травы и порошки – все те первые компоненты, которые используются, должны помочь, но помогают почему-то не всегда. Люди умирают через одного. Вам повезло, господин инженер, что вас нашли добрые крестьяне и сумели вовремя связаться со мной. Потеряй они день, и нет доблестного офицера французской армии.

Доктор поправил пенсне, решил, что во мне нашел благородного слушателя, и важно продолжил:

– Совсем недавно воинов пользовали кузнецы. Ведь сперва раненого нужно было достать из поврежденного, смятого доспеха. С помощью молота и клещей. Затем ему, раненому, пилой отпиливали зажатую руку или ногу, только так можно было сохранить жизнь. Сейчас доктора знают, как устроен человек, но средств, подавляющих гниение живых тканей, пока не существует. Поэтому я немного вырезал вам, шевалье, пораженное. Если процесс гниения продолжится, вырежу еще. Пока покой и молитва.

– А где мои люди? – неуверенно спросил я, холодея от мысли: бросил Микола, и меня действительно нашли где-нибудь на дороге, приняв за другого. Но обноски! В них я никак не походил на французского офицера, инженера-инструктора низанской армии. Доктор заблуждался, скрывая очевидное.

В чем подвох?

Пенсне упало на грудь, заболталось на длинном черном шнурке. Мужчина вздохнул. Поиграл сжатыми в замке пальцами.

– Им повезло меньше, чем вам, господин лейтенант. Выжил еще один из вашего отряда. Бандиты никого не пожалели. Он неподалеку. В селе хорошая ведунья. Я не признаю ее варварских методик, но верю в силу добра женщины. Добро и женская ласка не раз спасали мир. – Болгарин задумался. – И разрушали его тоже.

– Господин доктор, зачем этот балаган? – тихо спросил я.

Все так же глядя в окно позади меня, врач достал из коробки папиросу, закурил и тихо ответил:

– Вы третий день в турецком имении. Здесь стены имеют уши. Два дня, находясь в беспамятстве, вы говорили на французском и редко на русском. Попробуем выдать вас за французского инженера, находившегося при пушках. Хозяева милые люди, но гайдуки-охрана могут соблюсти правила. И тогда, милый друг, вас повесят.

– Ради бога, папиросу! Вы, господин лекарь, необычно точно угадали, я действительно инженер и командовал батареей. Однако вы сильно рискуете.

– Я – болгарин.

– Тодор? – неуверенно спросил я, вспоминая волшебное слово, оброненное Миколой. Может, в шутку тогда говорил, но суровый врач благостно улыбнулся.

– Про Тодора пока забудем. – Доктор помог перевернуться на бок и вставил в рот зажженную папиросу. Боль резанула от спины до паха, но желание затянуться табачным дымом не отбила.

Я потихоньку втягивал ароматный дым, чтоб не закашляться, грудь была туго замотана. Голова сладко закружилась.

– У вас, шевалье, еще и пара ребер перебиты. Две недели неподвижности и еще месяц очень осторожно передвигаться. Рана на лице чистая, заживает хорошо. На днях вас хочет посетить хозяйка. Если вздумаете при ней, мусульманке, креститься, не забывайте, что католики крестятся в другую сторону.

– Мое оружие?

– Пока забудьте, но при вас была только шашка. Принести?

– Да. Так мне будет спокойнее.

В комнату робко поскреблись. Я напрягся, а доктор ухом не повел. Видно, для него привычный звук. Надел пенсне. Недовольным орлом посмотрел на вошедшую.

– Иванка? Быстро принеси папирос для господина инженера! Возьми в моем бюро.

Дверь скрипнула и захлопнулась.

– Девка. Помогает, – поиграл пенсне. – Способная. Учу потихоньку. Всему. Черт в нее вселился, днюет и ночует возле вашей постели. Не выгнать. Чем думает? Что в головке женской? Вечно в грезах. А дел много. Шельма, а не девка. Вожжами пороть надо.

– Доктор, вы же должны быть гуманистом.

– Исключительно из гуманистических побуждений. Вы, шевалье, должны мне помогать. Ваш организм ослаблен множественными травмами, налицо истощение. Если вы не будете хорошо кушать, то все мое умение будет бесполезно. Обещайте, что не будете меня расстраивать.

Я осторожно кивнул.

– Иванка обед сварила. Сейчас принесет. Куриный бульон вас подкрепит. Хороший петух бегал. С вашего позволения, пойду тоже отобедаю.

Живот свело. Рот наполнился слюной. Когда в последний раз ел суп? Осенью?

– Это хорошо, – доктор улыбнулся, увидев мою реакцию, и крикнул: – Иванка!

Дверь моментально открылась, скрипя на петлях, словно подслушивал нас кто-то.

– Приберись тут да покорми господина офицера, ну и все остальное, – он коснулся носком чего-то металлического, стоявшего под кроватью.

– Сегодня вставать запрещаю, все дела через нее, только она девка простая, французским не владеет. Впрочем, я еще зайду.

В комнате заскрипели половицы, застучали по дереву каблучки. От создаваемого ветра заколыхались рушники на окнах. Словно забегало отделение батарейцев. Загромыхало железо, валясь из рук.

Доктор хмыкнул.

– Все будет хорошо, господин инженер. Ешьте, спите. Может, все обойдется, – сказал доктор и вскочил со стула. Я думал, он еще здесь, но воцарилась тишина. Потом меня осторожно потрясли за плечо. Открыв глаза, я увидел аккуратные пальчики с острыми коготками. Могу поклясться, что с такими руками к свиньям не ходят.

– Мадемуазель?

– Мадемуазель, мадемуазель, – застрекотал скороговоркой женский приятный голос. Руки