ударяя головой о дерево или о косяк двери. Осенью 1939-го такое было в моде. У эсэсовцев, похоже, каждый год появляется новая мода. В 1940-м они брали каждого ребенка вдвоем и разрывали пополам. В 1941-м засовывали ребенка лицом в миску с водой и держали до тех пор, пока бедняга не захлебнется в десятисантиметровом слое воды. Но в последнее время они немного успокоились – привыкли, очевидно. Теперь они просто посылают всех евреев в газовые камеры, а лагеря – если, скажем, сравнить с тем, как здесь было пару лет назад, – превратились в настоящие санатории. Видишь ли, малыш, они все равно истребляют людей, но теперь делают это гораздо более спокойно и методично.

– В ваших краях, получается, много всего случилось?

– И не говори, малыш. Мы, поляки, давно знаем, кто они такие, эти немцы. Вечно они к нам лезли, вечно им было от нас что-то нужно. Они постоянно делили наши земли с кем-то еще и отгрызали себе самые лучшие куски. Древний польский город Poznań (Познань) они переименовали в Posen (Позен), Gdansk (Гданьск) у них стал Danzig (Данциг), Szczeczin (Щецин), самый красивый город в Польше, они тоже заглотили, и теперь он – Stettin (Штеттин). Но нам совершенно все равно, где они сейчас нарисовали свои границы. Если бы им вдруг повезло победить в войне, они обратили бы всех поляков в рабов. Вот только им не повезет, ничего у них не выйдет, войну они проиграют, а когда они ее проиграют, тогда наше право на наши земли будут восстановлено.

Циммер говорил и говорил, речь его звучала ровно и неспешно, постепенно переводя мысли Ханса в новое русло, убаюкивая и сглаживая весь ужас сегодняшнего утра.

Глава 15

Между тем шло формирование Kesselkommando [90]. Это было связано с тем, что фельдшеры каждого из пяти бараков, принадлежащих к госпиталю, должны были по очереди в течение целой недели таскать кессели с чаем и баландой в Десятый барак. И как раз на текущей неделе наступила очередь Девятого барака.

Хансу достался в напарники для переноски кесселя Майзель, тихий, незлобивый бельгийский врач, у которого жена тоже содержалась в Десятом бараке.

Каждый фельдшер мечтал заглянуть в Десятый барак хоть одним глазком. У многих там были подружки, но даже те, кто никого там не знал, хотели просто постоять хотя бы несколько секунд рядом с женщинами из Десятого барака. Так что переноска кесселей с чаем или баландой от кухни к баракам напоминала соревнования по бегу с препятствиями, потому что только те четыре пары, которые придут в забеге первыми, имели право отнести свои кессели в Десятый барак; остальным приходилось сворачивать на тропку, ведущую к родному Девятому бараку. Поэтому Ханс и Майзель всегда старались найти для своих женщин самый большой кессель. Они считали чем-то вроде предательства прийти к женщинам, чтобы получить удовольствие от встречи с ними, и принести с собой всего лишь маленький кессель с небольшой порцией баланды. Но другие об этом не задумывались, ведь у них были иные цели: просто постоять возле девушек, которых они даже не знали, и поглядеть на них. И поэтому у Ханса и Майзеля уходило гораздо больше сил на перетаскивание кесселей, чем у остальных. А так как Майзель был на десять лет старше Ханса и часто не имел сил тащить слишком тяжелый кессель, они старались взять его так, чтобы больший вес приходился на долю Ханса, который был сильнее и гораздо более стоек. И конечно, в большинстве случаев они приходили первыми со своей поклажей.

Фридель всегда встречала их в коридоре. Сварливая дежурная теперь узнавала их и потому возмущалась не так громко, как раньше. Фридель смеялась и клала руку ему на грудь.

– Бедняжка, ты весь дрожишь от напряжения. Как сердце-то у тебя бьется, смотри, как бы чего с ним не случилось. – Лучше порадуйся тому, что оно все еще бьется.

Но тут его пронзила боль от того, что ему довелось видеть нынешним утром.

Он попробовал заговорить о чем-то другом, но Фридель понимала, что с ним случилось, и разделяла его чувства. Ведь и она наблюдала в окно, что происходило возле их барака.

– Ты не знаешь, как дела у мужчин, жены которых сидят со мной?

– Мил Букбиндер в полном порядке, Хейни и Гюнтер тоже. Только какого-то Гейтенмана из Девятнадцатого барака увезли со всеми.

– Боже мой, как я скажу об этом его жене?! То-то она все утро бродила как безумная по коридору. Она страшно боялась, ведь он был очень болен. И все-таки не могла поверить, что такое случится. Видишь ли, она просила передать ему пакет с хлебом.

Ханс подумал немного и решил: лучше всего будет сделать вид, будто все в полном порядке. А через несколько дней можно просто сказать ей, что ее мужа неожиданно перевели из Освенцима в какой-то другой лагерь. Но в любом случае нельзя говорить ей, что он попал в сегодняшнюю селекцию.

– Бедная девочка, вдобавок ее на этой неделе взяли в отделение доктора Самюэля. У нее потом были жуткие боли, и кровь из нее текла, как из крана. Кстати, не знаешь ли ты, где можно достать ваты или чего-то еще в таком роде, например, бумажных салфеток? Я вряд ли смогу добыть их в нужном количестве, если они будут продолжать делать так же много экспериментов, как на прошлой неделе.

И тут появилась Бетти, жена Мила. У нее в руках было два пакета: один – для самого Мила, а другой – для Хенри Спиттела от его жены.

– Там никакой записочки не вложено? – спросил Ханс. Не страшно, если у вас найдут пакет с хлебом, особенно если вы сможете доказать, что чья-то жена передала еду своему мужу. Но из-за записки могут быть проблемы…

– В том пакете спрятана записочка, – негромко сказала Бетти.

– Вытащи, я лучше спрячу ее под одеждой.

Ханс начал нервничать, потому что дежурная внезапно стала всех торопить и гнать мужчин вон из барака. Проблемы с передачками всегда занимают слишком много времени, а ведь ему еще надо было кое-что обсудить с Фридель. И Фридель заметила, что Ханс проявляет нетерпение.

– Оставь их. Ведь ты – их единственная возможность связаться с мужьями.

Но ответить ей Ханс не успел, потому что дежурная увидела его и решила, что он прячется среди женщин.

– Ты совсем рехнулся, парень, – начала она свою обычную канонаду ругательств. Но Ханс не хотел тратить время на выслушивание очередного залпа проклятий и потому быстро поцеловал Фридель в щеку. Однако Фридель это не устроило, она