– Харбин, – с мечтательной улыбкой проговорила Татьяна, –показался нам сущей землей обетованной – особенно после безумного странствия вчисле многих тысяч наших соотечественников, устремившихся на восток. Вы непредставляете, как долго и трудно мы добирались! Последним – по сути,единственным – приятным воспоминанием после бегства из Казани было прибытие вУфу и то, как поразило нас в вокзальном ресторане обилие хлеба, белого ичерного, щедро разложенного на больших тарелках на столиках, приготовленных дляпассажиров. Какой же это голод, о котором было столько разговоров, думали мы?Нет, в России в то время голода не было, голодали только губернии, очутившиесяпод властью большевиков! Уфа была переполнена до отказа. Мы расположились вотведенном для беженцев бараке, где спали на полу, чуть ли не вповалку. Те днив памяти неясны и как-то нереальны… У матери, вероятно, ночью, когда оназаснула, измученная, вырезали вшитые в пальто золотые монеты. Она была этимстрашно расстроена, а ведь это такой пустяк по сравнению с тем, что мы оставилипозади! Мне кажется теперь, что тот случай грубого насилия заставил нас впервыев жизни почувствовать свою незащищенность, на личном опыте убедиться в том, чтомы стали людьми, с которыми особенно церемониться никто не станет. И преждевсего – жизнь. Мы ехали на лошадях, и где именно нам удалось сесть на поезд, ясказать не могу. Но в памяти остались верхняя полка вагона третьего класса,мелькавшие мимо железнодорожные станции, забитые чехами – упитанными, здоровымипарнями, а с наступлением темноты – неясные очертания раскинувшихся таборомвдоль железнодорожного пути человеческих масс. Вся Россия стронулась с места,вся Россия кочевала, ища призрака прошлого покоя!

Татьяна покачала головой, прикрыв глаза, и Иннавоспользовалась случаем, чтобы украдкой зевнуть. Ей было неинтересно,совершенно неинтересно!

– В дороге умер отец… Уже наступила зима, мы закопали его вснегу, на насыпи. Нет, об этом не буду, не могу! – Татьяна мучительно стиснулакулаки, и Инна почувствовала себя чуточку лучше. – И вот Харбин… Мы наконец-тодобрались до Харбина! Он был в ту пору сравнительно небольшим городом, нодалеко не каким-то провинциальным захолустьем. Строилась КВЖД, вокругстроительства крутились большие деньги, у жизни был горячий темп. Когда жепосле революции и окончания Гражданской войны в Харбин, волна за волной,хлынули тысячи эмигрантов из России, город буквально расцвел.

Конечно, все это мы поняли и осознали потом. Сначала же былоодно чувство: мы прибыли в чужие, нерусские земли… Через границу мы переходилипешком, потом удалось сесть на поезд. Мы сошли с него на вокзале Харбина изамерли, прижимая к себе наши жалкие пожитки. Да и сами мы имели самый жалкийвид, не знали, куда идти. Надо искать жилье, но где, как?

Какой-то добрый человек, увидев нашу растерянность, сжалилсянад нами и посоветовал идти к базарчику. Там-де можно найти людей, которыесдают комнаты или квартиры. Мы пошли. Ряды кишели невиданным изобилиемпродуктов, зелени… Да, столько зелени и фруктов мы отродясь не видали! И всебыло такое чистое и аккуратное. Никогда не заметишь там грязной картошки иликуриных яиц, запачканных пометом. Все тщательно вымыто, все радует глаз. Самыйнезначительный пучок зелени – свежий, обрызганный водой: крестьяне специальноприносили с собой ведерки и маленькие метелочки. Потом я к таким базарампривыкла, они ведь и здесь, в Париже, очень чистые, но тогда, после России, темболее после разгромленной России, это было удивительно. Особенно яблоки меняпоразили, – с восторженной улыбкой проговорила Татьяна. – Самый вид их. Ниодной червоточинки, все отборные! Неужели только такие там растут, думалось.Как в райских садах? Потом я узнала, конечно, что червивые и битые тоже бывают,но их никогда не выкладывают на прилавок, продают гораздо дешевле, потому чтоони «не радуют взор», как говорят китайцы. Ну ничего, зато они частенькорадовали наш вкус! Кстати, вкус у китайских яблок поразительный. Ничегоподобного у нас не растет. Садоводы наклеивают на плоды бумажки с иероглифами-пожеланиями,конечно, только с самыми благими. Это так красиво! И так приятно! Покупаешьяблоко и видишь, что тебя ждет. Оказывается – счастье, благополучие, богатство,счастье в любви…

Глаза Татьяны затуманились.

– Вам попался иероглиф, означающий счастье в любви? –сладким голосом шепнула Инна, которая все еще не оставляла надежды навестиТатьяну на интересующую ее тему.

– Ну, каких только мне иероглифов не попадалось! –засмеялась та. – Про счастье в любви – тоже были. Но больше других мне запомнилсяодин, который означал: меня ждут невероятные перемены в судьбе. И все сбылось…Но я отвлеклась. Итак, мы стояли на краю базара и смотрели на изобилие еды,которая лежала перед нами. Мы были очень голодны, глаза наши, вероятно, жадносверкали, потому что торговцы с корзинами (китайцы, особенно зеленщики, частоносят товар на таких как бы коромыслах, к которым привешены треугольныекорзины) крутились вокруг нас, нахваливая свои овощи и пироги. Конечно, мы нислова не понимали, но и так все было ясно: вкуснее, мол, наших вы в жизни неедали! От запахов, от голода, от разноголосицы, от страха перед будущим я чутьне лишилась сознания. Мама тоже была очень бледна. Брата толкнули – два китайцаволокли длинную-предлинную (хвост тащился по земле!) рыбу. У меня подкосилисьноги, но вдруг меня крепко подхватили под локоть. Я оглянулась: передо мнойстояла молодая китаянка маленького роста с очень приветливым выражениемузкоглазого лица. На ней был простой синий халат, а ноги были в обычныхсандалиях, не перебинтованные.

– Как это? – удивилась Инна.

– Ну, видите ли, у китаянок в знатных семьях еще и в нашевремя ноги уродуют бинтами. Чтобы не росли, оставались малюсенькими, как удевочек. Ходить на таких ножках почти невозможно: только в обуви особого фасона.Такие ножки – признак очень высокого происхождения. Простолюдинкам их небинтуют. И вообще, в Маньчжурии такой обычай мало ведется. «Мадама и капитанаквартира зелают?» – спросила китаянка. У нее был чирикающий говорок, но словапо-русски она произносила довольно бойко и разборчиво. «Да, но… – беспомощнопробормотала мама. – Но нам нужно что-нибудь дешевое». Китаянка кивнула: «У насдёсево. Десевле не бывает!» Брат смотрел недоверчиво: «Ну, в какую-нибудьхижину с крысами мы тоже не пойдем!» Китаянка усмехнулась: «Крыса нету, мадамаМаринка крыса боисся!» – «Кто такая мадама Маринка? – спросил брат. – Хозяйкатвоя? Она русская? Она сдает квартиры? У нее свой дом?» – «Русская, да,хозяйка, – закивала китаянка. – Но дом не ее, а моей папы!»