Епихин тем временем осваивал производство – мастера, бригадиры охотно рассказывали ему о всех тонкостях мебельного ремесла, в руках у него было и нечто важное – сеть оптовых покупателей и поставщиков сырья. Наступил момент, когда он понял, что вполне справится без чьей-либо помощи, если вдруг фабрика окажется в его руках.

Бухгалтерия?

Ну что ж, бухгалтером побудет Катя, она женщина сообразительная, а кроме того, хороша собой. Пусть поработает, а там жизнь подскажет. Все зависит от того, как она будет вести себя без мужа, как сложатся их отношения, деловые и не только...

За лето Епихин прошел большую жизненную школу, если можно так выразиться. Он понял скрытые механизмы человеческих взаимоотношений, законы руководства и подчинения, тайную власть исполнителей и открытую власть руководителя, который даже не догадывается о возможностях исполнителя, ему и в голову не приходит, что он более зависим от исполнителя, чем тот от него. Да, он делит деньги, стучит кулаком, увольняет пьяницу, принимает решения, но главное – реализация. А она в руках Епихина. И он ездил, пил водку с нужными людьми, носился в Польшу за дешевыми тканями и на север за сухим лесом, гораздо охотнее и чаще, чем требовалось по работе. Цель была одна – не допустить к этим заботам Долгова, пусть он возится с рабочими, пусть материт и поощряет, делит деньги и берет себе сколько захочет, но главное – не лезь в реализацию. Не надо ему знать тех маленьких хитростей, на которые идут покупатель и продавец, о чем договариваются, на каких условиях и как умудряются оказывать друг другу должное уважение...

За спиной начальства.

При этом Епихин вел себя хорошо, не переступая черту, за которой начинается подлог, вполне простительная, почти неуловимая корысть, в чем бы она ни выражалась. При том, что снабженцы и реализаторы всегда находят общий язык и общие интересы.

Вдали от руководства.

Так вот, Епихин, позволяя своим поставщикам и оптовикам лукавить с их начальством, сам на это не шел. И время от времени давал Долгову это понять. Долгов и сам не прочь был иногда проверить, прощупать своего сотрудника и каждый раз убеждался – чисто.

И с легкостью отдал в руки Епихину и снабжение, и реализацию. И не знал, не догадывался простодушный Долгов, что, руководя, подсчитывая прибыль, полностью находится в руках Епихина. Исчезни вот сейчас Епихин, и он не будет знать, кому продать, где заказать лес, купить ткань, фурнитуру, гвозди с фигурными шляпками, где заказать железки, которые позволяют диванам раскрываться и складываться.

А однажды, уже в самом начале сентября, для Епихина наступил долгожданный день. Войдя в контору легким шагом и бухнувшись в кресло начальства, он по мобильному убедился, что Катя задерживается в банке, а Долгов прочно застрял в пробке на Масловке.

И Епихин поступил в полном соответствии с тем опытом, который приобрел этим летом, криминальным, в общем-то, опытом, поскольку перед ним вдруг открылось, что можно вести себя совершенно неуязвимо, совершая нечто не просто нечестное, непорядочное или рисковое, а попросту преступное. Надо быть спокойным, делать все открыто, на глазах у людей, но чтобы им даже и в голову не пришло, что именно вот в эти мгновения совершается злодейство. Нужна только малая малость – у поступков должно быть вполне пристойное объяснение, которое бы вполне удовлетворило человека подозрительного, настырного и вообще отвратительного.

Расположившись в кресле Долгова, Епихин в стеклянной прозрачной выгородке на виду у десятков рабочих провел в столе директора самый настоящий обыск. Сначала он как бы куда-то позвонил, как бы что-то кому-то сказал, потом, прижав трубку к уху плечом, принялся записывать что-то на подвернувшейся бумажке. Самый подозрительный и даже специально приставленный наблюдать за кабинетом рабочий мог убедиться – человек не совершает ничего предосудительного.

Не прекращая разговора, Епихин заглянул в ящик стола – ему, видите ли, понадобился еще один лист бумаги, потом открыл тумбочку, по очереди выдвинул ящики, осмотрел их содержимое, с другой стороны также тщательно и неторопливо.

И нашел.

Да, он не просто шарил в чужом столе, он знал, что искал.

Наверное, подобное встречается на каждом небольшом предприятии – руководитель и бухгалтер на случай их отсутствия заранее ставят свои подписи на чистых листах бумаги – если что-то срочно понадобится, секретарь сама впечатает нужный текст для банка, налогового управления, для пожарников, гаишников и так далее. Стопку таких вот чистых листов с долговскими и Катиными подписями нашел Епихин, зная, что такие листы существуют. Он взял, не считая, примерно пять-шесть таких листов, захлопнул папку, задвинул ящик, прикрыл дверцу – и все это не прекращая вроде бы телефонного разговора. Тут же в столе нашел печать, штамп и довел подписанные листы бумаги до полной готовности – оставалось только впечатать текст.

Все так же с некоторым безразличием он сложил все бумаги в свою папку и положил наконец телефонную трубку. Епихин был спокоен – подписанные Долговым листы использовались редко, и, вполне возможно, недостача этих листов вообще никогда не обнаружится, а если Катя что-то и заметит, то наверняка не придаст этому ровно никакого значения, решит, что уже использовала их.

Когда в кабинетик вошла Катя, Епихин стоял у стеклянной стены и, раскачиваясь с пяток на носки, наблюдал за работой в цеху.

– Привет! – сказала Катя, увидев на своем стуле папку Епихина, она не думая положила ее на шкаф.

– Ну, что там в банке? Опять проблемы?

– А! Обычная канитель!

– Николай не звонил? Тоже замотался где-то?

– В пробке застрял! Там от него записочка на столе.

Епихин подошел к столу, взял клочок бумажки, который уже держал в руках, вчитался.

– Что-то он надолго влип.

– Скоро будет. Как поживаешь, Епихин? – спросила Катя, помолчав.

– По-разному... А в общем, тускло.

– Что так?

– Нет прекрасных потрясений, нет отчаянных решений и даже поползновений.

– Надо же... Стихами заговорил! Растешь!

– Заговоришь! – Епихин сел на стул, положив руки на спинку. – А ты, Катя, как поживаешь?

– Даже не знаю, даже не знаю... Нет времени в себя заглянуть, представляешь? Такое ощущение, что в этой нашей суете сквозь себя проношусь, не замечая. У тебя так бывает?

– У меня только так и бывает.

– Вот видишь, Епихин, как много у нас с тобой общего, – усмехнулась Катя.

– Это хорошо или плохо?

– Как подойти, чего хотеть, к чему стремиться... Опоздал на самолет – это плохо. А он возьми да упади. Значит, опоздание – это хорошо.

– Твой самолет взлетел?

– Похоже на то, – Катя внимательно окинула Епихина взглядом – последнее время он постоянно перешагивал черту, которая отделяла бухгалтера от снабженца, жену директора от наемного работника, мужчину от женщины, в конце концов. Он не шел далеко, не лез напролом, но переступал, а если учесть, что это происходило частенько, делал это сознательно.