пришел в себя, – заметил я.

– Сэр, позвольте вам объяснить, – возразил Мори. – Дело в том, что мы имеем две совершенно разные личности. Стэнтон более догматичный, непрошибаемый человек.

Он обернулся ко мне:

– Я ведь сам готовил их программы и все знаю о них двоих. Что тут поделаешь, Линкольн такой вот человек. Ему свойственно впадать в размышление, именно этим он занимался до нашего прихода. В другие периоды он более оживлен.

Бланку он пояснил:

– Это просто черта характера. Если вы подождете, то увидите Линкольна в другом настроении. Человек настроения – вот кто он. Не такой, как Стэнтон, не настолько позитивный. Я хочу сказать, что это не какие-нибудь электрические недоработки, он такой и должен быть.

– Ясно, – кивнул Бланк, однако непохоже было, чтобы Мори его переубедил.

– Я понимаю ваши опасения, – сказал Барроуз своему адвокату. – Мне тоже временами кажется, что он неисправен.

– Именно, – поддакнул Бланк. – Я до сих пор не уверен в его исправности. Там может быть куча технических неисправностей.

– И к тому же куча надуманных запретов, – проворчал Барроуз. – Например, не задавать вопросов, связанных с современностью. Вы обратили внимание?

– Еще бы.

– Сэм, – проникновенно сказал я, – боюсь, вы не совсем понимаете ситуацию. Возможно, сказывается усталость из-за долгого перелета и поездки в Бойсе. Мне кажется, вы ухватили основную идею, так дайте же шанс нашему опытному экземпляру показать себя. Пусть это будет жестом доброй воли с вашей стороны, ладно?

Барроуз, так же как и Бланк, не удостоил меня ответом. Мори, насупившись, сидел в углу с сигарой, окружив себя клубами голубоватого дыма.

– Вижу, что Линкольн несколько разочаровал вас, – продолжал я, – и я вам сочувствую. Честно говоря, мы специально натаскивали Стэнтона.

– Да? – блеснул глазами Бланк.

– Идея принадлежала мне. Мой партнер ужасно нервничал. – Я кивнул в сторону Мори. – Он хотел, чтоб все было как следует, вот мы и решили… Теперь я понимаю, что это было ошибкой. С другой стороны, делать ставку на линкольновский симулякр – тоже дохлый номер. Тем не менее, мистер Барроуз, потратьте еще немного времени и закончите беседу.

И мы все вернулись туда, где Прис и миссис Нилд стояли, слушая высокого сутулого человека с бородой.

– …Процитировал меня в том смысле, что статья Декларации независимости, где говорится, что все люди рождены равными, относится и к неграм. Причем судья Дуглас напомнил, что я сделал данное заявление в Чикаго. А в Чарльстоне я якобы заявил, что негры относятся к низшей расе. И что это не является вопросом морали, а зависит от точки зрения. В то же время якобы в Гейлсбурге я утверждал, что это скорее вопрос морали. – Симулякр улыбнулся своей мягкой, чуть обиженной улыбкой. – И тогда кто-то из публики выкрикнул: «Да он прав!», и мне, не скрою, стало очень приятно, ибо создавалось впечатление, что судья Дуглас ловит меня на слове.

Прис и миссис Нилд понимающе рассмеялись, остальные промолчали.

– А самым удачным моментом его выступления было, когда он заявил, что представители Республиканской партии в северных штатах полностью отрицают рабство, в то время как республиканцы остальных штатов не согласны с ними… И еще он поинтересовался, как же тогда быть с цитатой из Священного Писания, которую приводил мистер Линкольн. О том, что дом, лишенный единства, неспособен выстоять?

Голос Линкольна дрогнул от смеха.

– И судья Дуглас спросил, разделяю ли я принципы Республиканской партии? Увы, тогда мне не представился случай ответить ему. Но вот в сентябре того же года, в Куинси, я, в свою очередь, спросил его, полагает ли он, что конский каштан то же самое, что и каштановая лошадь? Безусловно, я не собирался декларировать политическое и социальное тождество между белой и черной расой. По моему мнению, существует физическая разница, которая препятствует проживанию обеих рас на основе абсолютного равенства. Но я придерживаюсь точки зрения, что негр, также как и белый, имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью. Конечно же, мы не одинаковы как по цвету кожи, так и по интеллектуальным и моральным задаткам. Но я считаю, что он имеет такое же право есть свой честно заработанный хлеб, как и я, судья Дуглас или любой другой человек. – Симулякр помолчал и добавил: – В ту минуту я получил несомненное удовольствие.

Сэм Барроуз спросил у меня:

– А перемотка ленты управляется снаружи?

– Да нет, он говорит то, что считает нужным.

– Не понял? Вы намекаете, что ему нравится ораторствовать? – с недоверием переспросил Барроуз. – Ну что ж, я выслушал вашего симулякра и должен сказать: я не вижу здесь ничего, кроме уже знакомого механизма в маскарадном костюме. Аналогичный экземпляр демонстрировал Педро Водор на Всемирной выставке в тысяча девятьсот тридцать девятом году.

Мы говорили достаточно тихо. Уверен, что ни симулякр, ни его собеседницы не видели и не слышали нас. Но тем не менее Линкольн прервал свой рассказ и обратился к Барроузу:

– Я ведь правильно вас понял, когда незадолго до того вы изъявили желание «приобрести» меня в качестве некоего капитала? Я не ослышался? А если так, то позвольте спросить, как вы можете это сделать? Ведь, по словам мисс Фраунциммер, справедливость в отношении различных рас сейчас блюдется строже, чем когда-либо? Я могу немного путаться в понятиях, но мне кажется, что купить человека нельзя ни в одном месте земного шара, даже в печально знаменитой России.

– Это не относится к механическим людям, – ответил Барроуз.

– Вы имеете в виду меня? – спросил симулякр.

– Ну да, именно вас, – со смехом ответил Барроуз.

Стоя рядом с своим шефом, Дэвид Бланк наблюдал за этой пикировкой, задумчиво потирая подбородок.

– Не согласитесь ли вы, сэр, просветить меня, что, по-вашему, есть человек? – задал вопрос симулякр.

– С удовольствием. – Барроуз бросил насмешливый взгляд на своего адвоката, очевидно, вся ситуация забавляла его. – Человек – это двухвостая редька. Вам знакомо такое определение, мистер Линкольн?

– Конечно, сэр. Именно такое определение дает Шекспир устами Фальстафа[11], не так ли?

– Точно. А я бы добавил: человек – животное, которое имеет привычку носить в кармане платок. Как вам это? Шекспир не говорил такого?

– Сами знаете, что нет, сэр, – тепло рассмеялся симулякр. – Но замечание хорошее, я ценю ваш юмор. Если вы не против, я даже использую его в своей речи.

Барроуз благосклонно кивнул.

– Благодарю, – продолжал Линкольн. – Итак, вы характеризовали человека как животное с носовым платком. В таком случае, а что же вы называете животным?

– Ну уж точно не вас. – Засунув руки в карманы, Барроуз самоуверенно глядел на собеседника. – Животное характеризуется биологическим составом и наследственностью, чего вы, в частности, лишены. Внутри вас провода, микросхемы, переключатели и прочее. То есть вы представляете собой машину – наподобие электропрялки или, скажем, паровой машины.

Он подмигнул Бланку.

– Как вам это, Дэвид? Паровая машина, апеллирующая к статье Конституции, которая здесь упоминалась? Имеет ли она право есть свой хлеб подобно белому человеку?

– А умеет ли машина говорить? – спросил симулякр.

– Конечно. Радио, фонограф, магнитофон, телефонный аппарат – все они болтают, как безумные.

Симулякр задумался. Вряд ли ему доводилось слышать все приведенные названия, но природная проницательность подсказывала правильный ответ. К тому же у Линкольна было время на размышления, а думать-то уж он умел! Мы не раз имели случай в этом убедиться.

– Отлично, сэр, а что же такое, по-вашему, машина? – задал