Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В высокой траве Мати заметил одинокую фигуру кота. Это был Пангур, вожак кошек Крессиды. Или, по крайней мере, тех немногих, что присоединились к его путешествию. Над вожаком луна в путанице облаков наполняла вечернее небо таинственным светом.
Уши Мати прижались к голове. Все были здесь — Джесс, Домино, Воробей и остальные, все те кошки, о которых он беспокоился. И все равно Мати не оставляло назойливое ощущение, что чего-то не хватает, предчувствие потери. Он осторожно прошел между спящими кошками и вышел на открытое пространство, где сидел под дождем их вожак.
— Мистер Пангур?
Кот обернулся. При виде подростка его суровая морда смягчилась.
— Тебе следует спать… это важно.
— Но и вам тоже? — осторожно произнес Мати.
— Я думал. — Пангур посмотрел вдаль, через темное поле. — Кошки не могут вот так идти без конца. Я знаю, что ты встревожен, что хочешь двигаться вперед. Я поддержал тебя, Мати, хотя мне это не прибавило популярности. Кошки… они измучены. Ястребы, похитившие котят, убиты. Чего еще ты боишься?
Мати помолчал. Потом осторожно заговорил:
— Мы можем вскоре что-то найти… какую-то новую территорию. Возможно, через день или два. Может быть, даже завтра.
Пангур нахмурился:
— Завтра? Но ты сам твердил все это время… — Вожак сердито уставился на Мати. — А разве можем мы просто остановиться и начать все заново? Разве это нас не догонит? — Он всмотрелся в подростка. — Мати, ты действительно уверен, что за нами все еще гонятся? Ты ведь не стал бы заставлять нас рисковать жизнями в таких ужасных условиях из-за… из-за чего? Просто из-за какого-то предчувствия? — Прижав уши, Пангур изучал мордочку Мати. — Не пришло ли время для ответов, юный кот? Нас все еще преследуют?
Мати опустил голову и закрыл глаза. Он попытался уловить топот лап по земле, но почва была мокрой и ничего говорила.
— Я не знаю, — честно ответил он.
— Ты не знаешь? — Голос Пангура прозвучал резко. — Что ты имеешь в виду? Как это — ты не знаешь?
Мати нервно сглотнул.
— Это все погода. Все приглушено. Мои инстинкты… нельзя сказать точно…
Пангур не шевелился, впитывая услышанное. Когда он снова заговорил, в его голосе звучала сталь.
— Ты должен быть со мной откровенным. Подумай как следует. Когда ты в последний раз ощутил, что нас преследуют?
Мати не мог смотреть ему в глаза.
— В ту ночь, когда появились ястребы, — тихо признался он. — Но…
— Ты хочешь сказать, что несчастье уже случилось… и было предотвращено, что с тех пор ты ничего не знаешь о новой опасности? Но ты заставил нас идти целый день под дождем.
— Я не могу ощутить присутствие тени… но я ее чувствую. Почему-то, как-то я ее чувствую.
— Ты ее чувствуешь? — Глаза Пангура превратились в узкие щелочки. — Как чувствовал у шлюза Крессида?
— Да, — пробормотал Мати.
Он вдруг ощутил себя очень маленьким, как будто сжался и высох, а Пангур стал больше и страшнее.
— Мы ушли от шлюза Крессида, потому что Воробья отравили… потому что кошки верили, что это как-то связано с твоими предостережениями, что зло не спит. Но можешь ли ты быть уверен в этом? Можешь ли ты быть уверен в том, что батраки не оставили яд из других соображений? Что, если это не имело отношения к опасности, о которой ты говоришь? Я много об этом думал, и я не вижу тут смысла. Яд, оставленный кошками? Но это ведь придумка батраков, разве не так? Проявление их особой жестокости.
Мати поежился. Пангур был прав: использовать яд кошкам не свойственно. И вдруг ему стало совершенно понятно, что случай с Воробьем не имел никакого отношения к Сюзерену, Харакару и чему-то еще. Но после отравления Пангур и остальные ушли от шлюза Крессида вместе с Мати, потому что он верил: это только начало, опасность приближается к рыночной площади. А если все это было ужасающей ошибкой?
Пангур уловил сомнение в выражении мордочки Мати. И, закипая, отвернулся.
— Я доверял тебе, — пробормотал он. — Я полностью тебе доверился.
— Мне жаль… Может, яд и в самом деле оставили батраки. Но разве этого мало для ухода? Я хочу сказать, если батраки начали травить рыночных кошек…
Мати замолчал. Нет, тут было нечто большее… Он начал снова:
— Мистер Пангур, вы должны мне верить… к рыночной площади действительно что-то подбиралось. Я думаю, это правда.
— Думает он! — прошипел Пангур. — Не слишком ли много ты думаешь!
И ушел в темноту, не оглянувшись.
С хмурым видом вожак отпустил Арабеллу и Торко и поставил на стражу Домино и Риа. И снова исчез на ближайшем поле, блеснув мокрой шерстью. Мати устроился между Воробьем и Джесс и закрыл глаза. И стал прислушиваться к резкому шуму ветра и стуку дождевых капель по ржавому трактору.
«Пангур прав, — уныло думал Мати. — С чего я взял, что яд, съеденный Воробьем, имел какое-то отношение к Са Мау? Его легко могли оставить батраки. Кошки дерутся зубами и когтями; кошки крадутся в темноте и подстерегают свою жертву. Они не используют яд».
Тяжесть этих мыслей придавила Мати. Неужели он понапрасну увел всех из дома? Может быть, и то ощущение погони ему лишь мерещилось, что догоняла их лишь его подруга Джесс? Но ведь при звуке топота лап его пробирало темным холодом… А как насчет ястребов Харакара?
— Ты скучаешь по Бинжаксу? — прошептал Домино, вылизывая свой черно-белый хвост.
Мати удивился вопросу, не сразу поняв, что обращен он не к нему.
— Немножко, — призналась Риа. — Мне бы хотелось, чтобы он был с нами. Он такой упрямый… И все равно без него как-то не так…
Она опустила голову.
— Могу поспорить, ему очень нравится быть главным. — Домино постарался немного поднять настроение. — Представляю, как он там командует всеми, заставляет обращаться к нему, как к какому-нибудь королю!
— Да. — Риа неуверенно кивнула. — Но я чувствую… я ощущаю…
Серебристая полосатая не договорила.
Что-то ползло в темноте вдали.
— Что это? — прошипела она.
Домино выгнул спину:
— Это улф!
Он прищурился, всматриваясь.
— Он довольно далеко, — сказала Риа. — Не заметит нас.
— Может, разбудить всех?
Подростки наблюдали за тем, как собака вроде бы заколебалась, принюхиваясь к воздуху, а потом повернула прочь, в темноту.
— Ушел, — вздохнула Риа, и ее хвост расслабился.
Она немного помолчала, потом добавила:
— Мне здесь не нравится. Очень хочется вернуться к шлюзу Крессида.
— Мне тоже, — признался Домино.