– Джейн?

Я оборачиваюсь, и мое сердце опять делает кувырок – ко мне бежит Ками, не менее удивленная моим присутствием здесь, чем я сама.

Ками здесь. В этом месте. Моя кровь прямо-таки вскипает от такого предательства.

Почему

Она

Мне

Не сказала?!

Ее взгляд перебегает с меня на Фэлона и обратно.

– Что… эм-м, что вы здесь делаете, дядя Рик? – Она жутко нервничает и ничего не понимает. Как и я.

– Лэндон сказал, что сегодня у Джейн случился прорыв. Она спасла Эбби жизнь, – говорит Фэлон.

И это – единственное проявление благодарности за мой поступок. Но мое сердце все равно сжимается от тревоги, особенно после того, как он добавляет:

– Похоже, она наконец готова стать частью программы в «Ленгарде».

Программа. Опять эта программа, о которой все вспоминают, но ничегошеньки не объясняют. Хотя теперь я начинаю понимать. Но господи, от этого у меня только еще больше вопросов!

У меня был месяц, чтобы доказать «Ленгарду», что есть смысл оставить меня в живых. Похоже, единственное доказательство, которого они хотели, – чтобы я наконец открыла рот и заговорила.

Может, именно этого они все это время и ждали. Чтобы я «посвятила себя» их программе. Чтобы доказала – что? Что я одна из них? Но теперь, когда они и так все знают, разве у меня есть другой выход?

– Какой прорыв? – спрашивает Ками. – Эбби в порядке?

– Если тебе нужны подробности – расспроси своего брата, Камелот, – Фэлон небрежно машет рукой. – Нам с Джейн нужно многое обсудить, так что извини нас.

Он жестом зовет меня за собой. Я спотыкаюсь и бегу за ним, но не могу заставить себя обернуться и посмотреть на Ками – боюсь того выражения, которое может быть у нее на лице в этот момент. А еще я боюсь собственных чувств. Она ведь знала о моих способностях и ничего мне не говорила.

– Сюда, Джейн, – зовет меня Фэлон. Он остановился у двери в боковой стене этого гигантского зала.

Я вхожу и оказываюсь в прямоугольной комнате с глянцевыми черными стенами. Пол и потолок тоже черные, испещренные паутиной перламутровых вен. Комнату заливает мягкий голубой свет, как и тренировочный зал снаружи. Здесь абсолютно пусто. Ни мебели, ни книг, ничего. Кроме двери, в которую мы и вошли.

Дверь закрывается за нами и с шипением впечатывается в стену. Мы с Фэлоном остаемся одни. Меньше месяца назад он был готов списать меня со счетов. Теперь же я понятия не имею, что он собирается делать.

– Я никогда не был на все сто процентов уверен в тебе, – говорит Фэлон. Он просто стоит и спокойно изучает меня взглядом. – А вот Ваник – был, причем с самого начала. Когда ты зарегистрировалась в той психушке и твой файл попал в систему, Ваник нашел сканы твоих документов, прочитал все показания и сказал, что мы просто обязаны тебя найти. Но прошло так много времени, а ты не издала ни звука… – Он пожимает плечами, как будто извиняется за свои сомнения, и продолжает: – Ваник был твердо уверен, что ты – Вещая. И к тому же очень сильная. Но Лэндон сказал, что ты не только Вещая. Ты знаешь, как редко удается найти Творца, Джейн? – Фэлон опускает голову и приподнимает уголки губ. – Ты и понятия не имеешь, о чем я, не так ли?

Бум. Бум. Бум. Кровь громко стучит у меня в ушах. Пожалуйста, говори, говори скорее, я хочу все узнать. И в то же время хочу сбежать куда-нибудь и не слышать всего этого. Не уверена, чего мне хочется больше, но, так как я боюсь пошевелиться и стою как приклеенная, он делает этот выбор за меня.

– Что ты знаешь о ксанафане?

Молча смотрю на него и пытаюсь унять шум в ушах, чтобы ничего не пропустить. Фэлон наклоняет голову набок.

– Прости. Я перефразирую свой вопрос – ты когда-нибудь слышала о ксанафане? Судя по тому, что ты ничего не знаешь о Вещих, ты и об этом лекарстве ничего не знаешь.

Логично.

– Ксанафан создала группа австралийских биохимиков и фармакологов. Сорок лет назад этот препарат разрешили испытывать на людях. К счастью или к несчастью, это уж как посмотреть, большого количества добровольцев не было. Тогда это было в лучшем случае просто «экспериментальным лекарством» и испытания проводились на небольшой группе женщин. Они лечились от бесплодия, и лишь некоторым из них хватило смелости – или отчаяния, – чтобы пойти на это, несмотря на все побочные эффекты лекарства.

Тут он пристально заглянул мне в глаза и продолжил:

– А эти эффекты оказались куда более серьезными, чем все думали. Девяноста процентам женщин удалось забеременеть, и почти все они умерли во время родов. Выжила примерно половина рожденных ими детей. Потеря была просто катастрофической, и препарат списали с производства, а опыты на людях прекратили. Примерно двадцать пять лет назад это лекарство синтезировали еще раз. Его снова начали испытывать на людях. В тот раз все прошло намного успешнее, однако многим испытуемым понадобилось больше времени, чтобы зачать, некоторым – до десяти лет после приема лекарства. И осложнений во время родов практически не было. Вывод был однозначным: это лекарство помогло им естественным путем зачать и выносить полноценных детей. И вот, – продолжает Фэлон, – новая группа женщин решила пройти курс ксанафана. Тем временем дети, рожденные от предыдущего эксперимента, достигли периода полового созревания. К этому моменту с ними начали происходить странные вещи.

От этих слов по моей коже бегут мурашки.

– Так вот, странные вещи… непонятные. Неестественные. Исследования показали, что в мозгу детей, матери которых забеременели после курса ксанафана, начали происходить неврологические аномалии. И эти аномалии расцвели, так сказать, именно в пубертатный период. Как гром среди ясного неба, без каких-либо предпосылок.

Я слышу эхо у себя в голове. Мой собственный голос, шепот, струится в памяти и превращается в омерзительный крик, страшные, непростительные слова. Но я отказываюсь их впускать и стараюсь отогнать подальше.

– Они описывают это так: щелчок в голове, а после, что бы они ни сказали, все начинает воплощаться в жизнь. Или наоборот… – Взгляд у Фэлона стекленеет, он смотрит на меня, но не видит. Как будто находится в этот момент очень далеко отсюда. Наконец директор встряхивает головой и продолжает: – Как только исследователи поняли, что происходит с этими детьми, то сразу же прекратили испытание лекарства на людях. На этот раз навсегда. Но было слишком поздно, потому что вторая группа женщин уже прошла курс. Ученым ничего не оставалось, кроме как наблюдать и ждать, проявится ли эта аномалия у новой группы детей. Тем временем первую группу подростков ангажировала тайная правительственная организация. Их изолировали, поместив в высококвалифицированную военную лабораторию для особых исследований – «Ленгард».

Ну наконец-то хоть какие-то ответы. Хотя они опять-таки порождают еще больше вопросов. Моя мама тоже принимала то лекарство? Поэтому я… такая? Неужели никто не сказал ей, что сделает со мной то лекарство? Знала ли она, кем я стану?