– Опусти руки. Выпрями спину. Постарайся выглядеть сильной и здоровой, – сердито шепчет Циби.

Офицеры подходят ближе, и у Циби подкашиваются ноги. Она старается ровно дышать. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Неужели это тот момент, когда решится их судьба?

Офицеры задерживаются перед Ливи, и Циби не может осуждать ее за то, как сестра расправляет плечи и поднимает голову. Мужчины мельком смотрят на нее и отправляют направо.

Теперь Циби ждет. Я буду жить, думает она. Я должна жить. Перед глазами у нее мелькает лицо Магды, потом лицо отца. Сестры однажды воссоединятся, клянется она себе, и они исполнят свой обет не только выжить, но и преуспеть в жизни. Перед Циби останавливается офицер. Она проглатывает ком в горле. Он не спеша оглядывает ее с головы до ног. Отходя к следующей девушке в шеренге, он машет рукой вправо.

Собравшись с другими девушками в правом углу плаца, Циби и Ливи так и не знают, какая их ожидает судьба. Пощадят их или отправят в газовую камеру?

– Зачем ты поменялась со мной местами? – спрашивает Ливи.

Циби молча опускает глаза на свои ноги.

– Циби! Скажи, почему ты захотела, чтобы меня осмотрели первой? – настаивает Ливи.

– Мне надо было принять решение. Вот и все, – отвечает Циби. – Пожалуйста, не проси объяснить.

– Ты должна сказать. – Ливи показывает на двор, на лагерь, на мир. – Мы здесь вместе. Ты должна рассказать, о чем думала.

После долгой паузы Циби смотрит Ливи в глаза:

– Если бы тебя отправили налево, я пошла бы за тобой. Вот и все. Не важно, куда пошлют меня, я пойду за тобой.

В глазах Циби блестят слезы.

– Даже на смерть? Ты это имеешь в виду?

У Ливи перехватывает дух, безумные глаза широко открыты.

– Да, – кивает Циби, из ее глаз льются слезы. – Но я верю, что мы выживем.

– А что, если бы тебя отправили налево, что мне надо было делать? Скажи, Циби, что мне надо было делать?

– Перед тем как идти налево, я постаралась бы, чтобы ты не увидела меня и не смогла пойти за мной.

– Как ты могла? Ты так решила! А как же я, как, по-твоему, я могла бы жить, если бы ты умерла? – На лице Ливи неподдельный гнев.

– Прости меня, Ливи. Пожалуйста. Повторяю, ты сильнее, чем думаешь. Если я умру, ты должна постараться выжить. Кто-то должен быть рядом с Магдой. С мамой и дедом.

Некоторые девушки из их группы слышат разговор сестер. Многие рыдают. Ливи отодвигается от Циби, не соглашаясь принять жертву сестры, которая готова отдать собственную жизнь, чтобы Ливи не пришлось умереть в одиночку.

Одна из девушек крепко обнимает Ливи за плечи:

– У меня нет сестры, которая заботилась бы обо мне, которая ради меня пошла бы на такую жертву. Она верит, что делает для тебя все возможное. Так оно и есть.

Ливи смотрит на Циби, устремившую взгляд прямо перед собой.

Поднимается ветер, и снова начинает валить снег. Предстоит осмотреть еще несколько блоков, но нацисты решают на этом остановиться. Переговорив с немецким офицером, они садятся в автомобиль и уезжают.

Девушки продолжают стоять под снегом, глядя, как тысячи женщин, стоящих в левой части плаца, идут к воротам женского лагеря, где им приказывают снять обувь. Из обуви вырастает гора. Босых женщин ведут по тропе к газовым камерам.

Циби была права, но это не приносит ей удовлетворения. Они спаслись. Благодаря Рите.

Наконец к группе девушек, в которой находятся Циби и Ливи, подходит немецкий офицер. Он велит им идти в баню по тропе, ведущей через мужской лагерь по ту сторону дороги, которая делит лагерь Биркенау на две части.

Девушки идут под снегом, а мужчины-узники пялятся на них. Похоже, они даже не воспринимают их как женщин.

В бане девушкам велят раздеться догола. И вновь они терпят унизительную процедуру, когда мужчины-узники бреют им волосы на голове, под мышками и на лобке. Циби пристально смотрит на Ливи, которая напоминает скелет, обтянутый просвечивающей кожей, затем проводит рукой по собственной грудной клетке, как бы пересчитывая ребра. Если она – зеркало для Ливи, то Ливи – наверняка зеркало для нее.

Первая мысль Циби, когда они входят в баню, – это то, что сейчас пустят газ. Но вместо газа из отверстий в потолке выходят струи пара. Поначалу жара очень приятна. Уже давно сестры не согревались по-настоящему, но вскоре жар становится удушающим, невыносимым. Девушки вокруг них падают в обморок. Циби и Ливи поддерживают друг друга, кашляют, стараясь продышаться. Я ошиблась, думает Циби. Это еще один способ убить нас.

Наконец подача пара отключается. Двери открываются, и пар рассеивается. На мокром бетонном полу вокруг них лежат десятки девушек без сознания. Тем, кто еще может стоять, приказано вытащить их из помещения. Циби берет за руку лежащую девушку и как можно осторожнее тащит ее по полу. Ливи делает то же самое. Снаружи они сразу приходят в себя от холодного воздуха. Тем, кто еще остался внутри, помогают ледяными струями воды, низвергающимися с потолка.

Их приводят в другое помещение, и Циби с радостью замечает разложенную на столе одежду.

Поначалу обрадовавшись при виде белья, обуви и носков, Циби в недоумении смотрит на предложенные им платья. Это в основном коктейльные платья, наряды, подходящие лишь для вечеринок.

– Это не шутка? – спрашивает Циби у дежурной капо. – Как я смогу это носить?

Она держит в руках платье, сшитое из тонкой полупрозрачной ткани, с низким декольте и рукавом три четверти.

– Это то, что прислали. Выбирай. Эти платья или ничего.

Циби поворачивается к Ливи, которая смеется над ней. Она берет платье.

– Кто-нибудь идет со мной на бал? Где мой принц? – надевая платье, шутит Циби, кланяясь девушкам.

Их радость оттого, что отвоевали для жизни еще один день, выливается в желание быть легкомысленным подростком, желание дурачиться и смеяться.

Платье Ливи сшито из похожей ткани зеленого цвета, но оно с короткими рукавами, поэтому ей дали также кофту.

– Можно мне тоже кофту? – спрашивает Циби у капо. – Боюсь, в этом платье мне будет не очень-то тепло.

– У тебя есть рукава, – заявляет капо. – И вряд ли ты захочешь прикрыть такое элегантное платье.

После бессонной ночи на влажном полу бани девушек отводят обратно в женский лагерь, где их ждет делегация старших офицеров СС.

– Я комендант Рудольф Хёсс. Признайтесь прямо сейчас: есть ли среди вас те, кто не хочет работать или не умеет работать. Пусть они выйдут вперед, и