заметно снизил цены на все, что выставил на продажу. Он продал не только всю мебель и технику, но даже индукционную панель, духовку, электрочайник и прекрасную кофеварку. Деньги полились потоком. Карта Стеллы оставалась у него, чтобы он мог принимать поступающие суммы и параллельно что-то покупать на эти деньги. Но не покупал. Вот однажды, сидя вторые сутки в одиночестве на банкетке, единственной оставшейся мебели, без еды, без возможности вскипятить воду для чая, Стелла заглянула в свой кабинет на Сбербанке-онлайн. Ее счет для пожертвований был скорее живым, чем мертвым, но на нем остались одни слезы. Даже в своем отупении Стелла поняла, что по ее карте туда войти легко. Да и пароль она ему, кажется, сама сказала: ему же надо было постоянно вести расчеты. Стелла ничего не стала предпринимать: ясно же, что сейчас все решится само собой. А сбежать из проклятой квартиры сразу не было сил.

И туда ворвалась Инна. Стелла поняла только одно: хозяйка привлекла спецслужбы, они обнаружили активность вокруг ее квартиры, которая уже поменяла владельца. Потом полиция узнает, что новый «владелец» умер пятнадцать лет назад. К счастью, он не успел с того света продать квартиру добросовестному приобретателю, который в свою очередь продаст, – и так до полной потери всех концов… По поводу самого Феликса не обнаружили ничего. Он исчез бесследно. Ну как таким дебилам тягаться с настоящим мошенником.

Инна свою недвижимость вернула с помощью всяких служб. А Стеллу повязали уже в ее квартире на «Соколе», куда она как-то добралась через три дня после исчезновения Феликса. Он, помнится, поехал покупать новый холодильник. На очной ставке с Инной Николаевной та заявила Стелле и полиции:

– Я просто выставляю иск с суммой украденного. С кого эти деньги снимут – мне все равно. Очевидно, что эта парочка – соучастники. Просто он ее кинул, а может, и нет: не исключаю, что они разыгрывают очередную аферу. Она же блогерша: с одураченных людей деньги сшибает. Есть чем расплатиться со мной.

Когда суд примет решение по иску Инны Николаевны, там будут проставлены сроки. Набегут проценты. А когда Стелла сможет заниматься своим делом или другой работой, за которую платят, – ей самой не ясно. И даже не важно сейчас.

Сейчас ей так тошно, так все противно, что впору начать думать, стоит ли жить дальше. Стелла взяла со стола в кухне все купленные бутылки с алкоголем и отправилась в такой компании в спальню. Иначе ночь ей не пережить. Главное, убить в себе всякое соображение и уснуть. Хоть на пару часов, а лучше всего на несколько дней. Провалиться получилось. Но сон оказался не тупым, не мертвым. В нем жили знакомые, но очень изменившиеся и не видящие ее люди. Одни поворачивались к ней спинами, другие зажимали рты руками. Все смотрели на нее с ужасом, как будто видели не человека, а страшное несчастье. Стелла пытается кого-то позвать, но звуки ей не даются. Но она продолжает продвигаться дальше на тяжелых, каменных ногах. Она стремится к светлому и яркому месту, которое сияет вдали. Там никого нет, и Стелла не может туда войти, как на заблокированный сайт, но она не видит, а чувствует чей-то зовущий и добрый взгляд. Это может быть только Игорь. Так вот где он… Стелла брела туда до тех пор, пока не ощутила теплую тяжесть в своих руках. Это ребенок, он, наверное, только что родился. Она видит крошечную ладошку, нежные пяточки… И ей страшно так, что сердце застыло. Она сейчас его уронит, он ударится о камни, умрет, а вместо него выскочит злобный карлик мести…

Стелла проснулась в холодном поту. Что это было? Она впервые, в этом сне, почувствовала нежность к своему ребенку?.. К тому, который наяву только раздражал, мешал, вызывал отторжение. Пока она не поймала себя на том, что получает удовольствие, причиняя ему боль, пугая, унижая, придумывая издевательские наказания.

Стелла не собирается себя осуждать и винить из-за бабских идиотских предрассудков: детей надо любить, слабых нельзя мучить… Да кому какое дело. У всех свои недостатки. А на долю Стеллы обвинителей и следователей хватит. Дело сейчас в чем-то другом. И она честно скажет себе, в чем оно, это дело. Она годами придумывала и произносила фальшивые слова о том, что у нее нет никого, кроме родного ребенка, которого злые люди забрали, обрекли на сиротство. Она и близко ничего подобного не чувствовала. Постоянно рядом с собой ей такая обуза точно не нужна. Только формально, для решения личных проблем, закрытия компромата прошлого. И всем понятно, что дети, беды, связанные с ними, – самая благодарная тема для сборов.

И вдруг сейчас, в самую поганую, беспросветную ночь в ее жизни, она подумала, что это правда. Что Ванька на самом деле – ее кровь. Это его пяточки ей приснились в чумном и пьяном сне. И только он, ее сын, такой безответный и кроткий, что, конечно, ее простит. Он даже не подумает, что она не такая, как другие мамы. Он же не видел других. Только он и способен ответить на ее призыв тепла и родства.

Стелла рассмотрела ночь во всех окнах по очереди. На улице пусто. Наружку ей явно не поставили: слишком много чести для такой мелочи. По браслету они только утром могут узнать, что она куда-то ездила. И пусть берут, если оно им надо. Ей в СИЗО даже лучше было, чем тут, одной. Там хоть какие-то люди.

Стелла доехала на такси до дома, в котором жили Сикорские. Поднялась к их квартире, минут пятнадцать давила кнопку звонка. Понятно было, что Валентина прекрасно видит ее по своей навороченной камере. Она по ней может даже вызвать полицию одним нажатием номера. Но Стелле совершенно плевать. Она просто не уйдет.

– Стелла, – раздался голос Валентины по переговорному устройству. – Уходи. Или мне в полицию звонить?

– Пусти меня, Валя, – с надрывом произнесла Стелла. – Я сына хочу увидеть. И все. Я сразу уйду. Пусти меня, если ты человек.

Валентина ничего не ответила, но через минуту открыла дверь, вышла и плотно закрыла ее за собой.

– Если шевельнешься, я тут же нажимаю одну кнопку на телефоне, и сюда приедет группа захвата в течение трех минут, ты не