Однако сидеть рядом с ней вечно я не могла. Поэтому решилась продолжить беседу.

– Расскажите о ней, – попросила я. – Все, что знаете. И так, как захотите. Если, конечно, вы в состоянии это сделать.

– Вам с самого начала? – спросила Мельникова.

– Откуда хотите.

– Я сейчас не работаю, – повторила Елена, прикурив сигарету. – Живем за Машкин счет. Жили… Даже не знаю, что теперь делать. Приехали сюда издалека. С детства дружили, а как школу окончили, так сразу в Тарасов и рванули, потому что там, откуда мы родом, нас ждали в перспективе водяра, один кусок мыла на месяц на всю семью и постоянная ругань.

Елена изливала душу. Трудное детство, насилие во всех его проявлениях. Невесело им было. Если я права, то в Тарасове девчонки вполне могли компенсировать лишения. К примеру, пуститься во все тяжкие, чтобы наверстать то, что упустили. Беда в том, что «просторы» только кажутся безграничными, а мир, конечно, будет лежать у твоих ног, свернувшись калачиком. Реалии же гораздо суровее, только вот так трудно это понять, получив свободу.

– Нет, вы не думайте, мы с головой-то дружим, – невесело усмехнулась Мельникова. – В Тарасове уже несколько лет живем, кое-что понимаем. Правда, учиться никак не получается, потому что все деньги уходят на съем квартиры. Но я не теряю надежды. Хочу быть дизайнером интерьеров, я же неплохо рисую. А у Машки с учебой как-то не срослось. Она не горит желанием.

Елена стряхнула пепел в стакан из-под сока. О пепельнице даже и не вспомнила.

– Мы долго снимали комнату у одной женщины. Со временем жить с ней стало невыносимо – она всю квартиру нам не отдала, сама была за стенкой. Проверяла нас через полицию, постоянно копалась в вещах в наше отсутствие, а потом вообще задрала арендную плату до потолка. На тот момент мы с Машкой уже капитально работали, поэтому свалили от нее без сожаления.

– Где же вы работали?

– Машка в цветочном магазине, а я в продуктовом. Она продавцом, а я уборщицей, – ответила Елена и, смутившись, стала рассматривать ногти.

– Как вы нашли эту квартиру? Жилье здесь очень дорогое.

– Повезло, попали на адекватную такую бабульку. Она к сыну за границу уехала на несколько лет. Сказала, что не знает, когда вернется, поэтому «живите, девочки, а потом разберемся». Мы тут за домом следим, а заодно сторожами подрабатываем.

Елена едва заметно улыбнулась. Но только на мгновение. Улыбка сразу же исчезла. Реальность такой роскоши не предполагала.

– Как давно вы в этой квартире? – спросила я.

– Год, – подсчитала в уме Елена. – Плюс-минус. Послушайте, зачем вам знать, сколько мы живем в этом доме?

– О, нет-нет, – тут же нашлась я. – Просто пришлось к слову. Это совсем не важно. Мы говорили о Маше. Вы решили рассказать все с самого начала.

– Точно, – нахмурилась Елена. – Да я все уже рассказала. Живем… жили вдвоем. Она работала, а я когда как. Сейчас вот снова ищу место.

– И кем хотите?

– Снова пойду уборщицей. Это проще всего. А там посмотрим.

– Все получится, – уверила я.

– Да как-то я сомневаюсь.

Только бы ее не накрыло, иначе хана на-дежде наткнуться на что-то действительно важное. Я решила немного подправить направление, в котором происходил наш диалог.

– Маша в последнее время вела себя как обычно? – поинтересовалась я.

Елена задумалась. Это было хорошим знаком. Может, и раскопает что-нибудь для меня.

– Не знаю, – наконец произнесла она. – Так-то со мной она осталась прежней, но что-то точно происходило. Она не особенно рассказывала о том, что с ней случалось на работе, к примеру. А раньше делилась.

– Она изменилась?

– Да, изменилась. Только вот не знаю, в чем именно.

Бинго. Вот оно. У меня было ощущение, что я, находясь посреди океана, вдруг нащупала ногой какую-то опору, крохотную, но очень устойчивую.

– Что же это было, Елена? В чем выражалось?

Мельникова достала вторую сигарету. Негоже, конечно, ей дымить, как машинистка в Смольном, тем более что совсем недавно она была в легкой версии комы.

– Это некрепкие сигареты, – заметив мой взгляд, объяснила Елена, – но если вы не курите, то я тогда подойду к окну.

– Ничего страшного, – успокоила я ее. – Главное, чтобы вам не стало плохо… опять.

– Не станет. Я чувствую, когда становится хуже, но в этот раз просто не успела принять меры. Сейчас мне можно и покурить, обойдется без последствий. Так вот. У Машки не так уж часто случались отношения. Всех ее парней я знала, она притаскивала их домой. Иногда мы вместе ходили куда-нибудь. Но ни с кем у нее не срослось.

– Вы, кажется, говорили, что она была скромным человеком, да? – вспомнила я.

– Очень скромным, – подтвердила Мельникова, – а вот мужики ей попадались напористые, даже наглые. Один даже был любителем шлепнуть ее по пятой точке. Он это делал везде. В магазине, на улице, в транспорте. На работе тоже случалось. Придет – и давай. Шутил так. Никого не стеснялся, придурок. Машка говорила, что на них люди смотрят, ей стыдно, а он красуется. Мол, пошли вы все, я самец, а это моя баба. С ним она рассталась, конечно, но он потом несколько раз пьяный к ней приходил, бодался, плакал, грозился уйти в запой и жаловался на плохое здоровье. Давил на жалость, только когда был пьян. Позже куда-то делся.

Если честно, то эта информация мне была неинтересна. Она не несла какого-либо смысла и никак мне не помогала. Но вряд ли «самец» стал бы убивать отвергнувшую его девушку. Судя по привычке демонстрировать свое превосходство перед другими людьми путем рукоприкладства, он скорее так же и отомстил бы своей бывшей возлюбленной: громко, пафосно, при свидетелях. Не поволок бы ее за гаражи, не стал бы тратить время на то, чтобы с помощью камня стереть с ее лица губы, глаза и нос.

– У нее кто-то был, – сообщила Елена. – Но этого человека я не знаю. Она не познакомила. И она о нем почти не рассказывала.

– Совсем ничего?

– Кроме того, что она влюбилась, как кошка, я ничего не знаю, – покачала головой Елена.

– Как давно это с ней случилось?

– Ой, – снова задумалась Елена, – ми-нутку.

Я не торопила. И пока еще стояла на кочке, чудом оказавшейся под моими ногами.

– Сейчас у нас весна? – стала вспоминать Елена. – А дело было осенью. Осенью все это началось, точно. Все тогда еще в легких куртках ходили, и здесь рано отопление включили. Машка тогда впервые не пришла ночевать, но на ночь глядя позвонила – так было у нас заведено. Чтобы всегда на связи, и не после, а до. Позвонила, сказала, что с ней все в порядке. Вечером, уже после работы, летала по дому и пела песни. Была такой окрыленной, словно мозги с хлоркой отмыла. Так было в последние месяцы. Бесило меня все это страшно.