Воздух в комнате был раскален не хуже железа в умелых руках кузнеца. Ни одна мышца на лице Гвиневры не дрогнула, когда она говорила ужасные и непростительные слова. Лицо Этны исказилось, шрамы съежились, портя черты ее лица, челюсти были сжаты, а глаза потемнели от злости. Она могла стерпеть насмешки и непонимание со стороны других бывших учеников. Но стерпеть такое от незнакомки, которая намерено причиняла боль? А Андерс, отведя глаза, был вынужден молча слушать этот странный и острый диалог. Неужели он не мог поднять меч на ее защиту, как сделал это тогда, в столовой?

— Не кажется. Я всю жизнь живу с этим проклятым незнанием! Ты думаешь, это так легко — когда каждый тычет в тебя пальцем, глумится над отсутствием родителей? А шрамы? Знаешь ли ты, как мерзко мне смотреть на свое отражение и знать, что никто в жизни не сможет меня полюбить из-за этого уродства? Какой бы умной, трудолюбивой и замечательной я ни была, всем все равно, любой будет смотреть лишь на мои шрамы и кривиться от отвращения. Так что не смей упрекать меня в том, в чем нет моей вины!

Этна взорвалась. Подобно вулкану, извергая из себя резкие слова. Разливаясь, подобно бурному потоку реки, словами ненависти к самой себе. Подобно буре, она открыла все чувства, которые сдерживала глубоко внутри всю жизнь, сметая на своем пути все обвинительные слова. Ей не нужна чужая защита. Не теперь. Не тогда, когда в ее руке появился меч для защиты. Больше она не намерена молча терпеть все насмешки. Хватит с нее!

Казалось, Гвиневра должна была устыдиться. Андерс должен был ее одернуть. Но нет. Последний был абсолютно расслаблен, будто знал, что так и будет. А вот воительница… она выглядела довольной, насколько вообще может выглядеть довольным человек, лишенный эмоций и чувств.

— Ты смогла защитить себя. Так держать, Этна.

Этна опешила. Ошарашенно поняла, что все это время сжимала руки в кулаки и разжала их. Ей послышалось? Гвиневра… похвалила ее? Намеренно вывела на злость, чтобы показать истинную силу? Устроила словесный поединок не для собственного удовольствия и демонстрации силы. Это было сделано для нее. Для ее собственной победы. Чтобы признать свою боль, признать очевидный, постыдный факт. Так сложно. Так тяжело. Так… легко?

— Никогда не отводи взгляда. Никогда не стыдись. Никогда не бойся. И помни: ты не в ответе за чужие действия, лишь за свои. Только тебе решать, какой дорогой идти. Вся жизнь — борьба и лишь тебе решать, будет ли в твоей руке меч, с которым ты выиграешь не одну битву или твои руки будут пусты, а ноги быстры от бесконечного бега.

Этна удивленно заморгала, ощущая, как челюсти расслабляются, а в груди перехватывает дыхание. Как она узнала? Будто прочла ее как книгу, где выделены все слабые места. Такая книга была у всех. И очень хорошо ее изучила неразлучная парочка, всегда знающая куда и с какой силой нужно бить. Гвиневра будто тоже изучила это тонкое пособие, но вместо подлых ударов вручила меч в руку, показав, как парировать чужие выпады. Огонь в душе от слов Андерса запылал сильнее.

— Я догадывалась, что ты понятия не имеешь, откуда эти шрамы. А Андерс сказал, что тебя задирают из-за них, что не очень справедливо по моему мнению, — продолжала говорить воительница, все также не отводя глаз от черных очей. — Ты не в ответе за чужие поступки, но так вышло, что тебе с ними жить. Так живи и не стыдись. Нужно иметь достаточно храбрости, чтобы жить с поступками прошлого, но, обретя эту храбрость, тебе будет подвластно все.

— Спасибо…

Это все, что сейчас могла сказать Этна. Слова были слишком важными. Слишком личными. Пронзающими до глубины души. Правдивыми. Даже Калисто не говорила ей подобных слов, никогда не указывала на ее значимость, вне зависимости от данного жизнью. Поэтому, расчувствовавшись за троих в этой маленькой комнате, целительница просто стиснула девушку в своих объятиях, думая о том, что обнимать ее — будто касаться твердого камня.

— Правда стоит благодарности, — отозвалась Гвиневра, обнимая Этну сильными руками, сталкивая взглядом с Андерсом и незаметно пожимая плечами — кажется воитель был впечатлен красноречием молчаливой воительницы.

— Спасибо… Я думала, что ты такая же, как они… Хочешь сделать больно, — целительница покачала головой, прерывая их спонтанные объятия и шумно выдыхая. Ее глаза блестели, но отнюдь не от слез. Гвиневра могла бы поклясться, что сама радужка будто слабо полыхает, подобно разгорающемуся угольку, готовому стать огнем. Но ей показалось. Это всего лишь солнечные блики отражались в чужих глазах.

— Нет, я просто хотела, чтобы ты научилась защищать себя.

Этна заканчивала свою работу в тишине. Обдумывала сказанное и понимала, как же была права воительница. Понимала, как же сама была глупа все это время. Просто боялась открыть глаза и принять правду внутри себя. Полагалась на чужие смешки и издевки, вместо того, чтобы полагаться на себя такую, какая есть. Разве ее вина во всем произошедшем? Она лишь жертва произошедшего. И нужно было давно перестать сдерживать злость внутри себя, терпя все издевки. Отныне она не будет молчать и терпеть.

Уборка тоже прошла в тишине. Воители хранили молчание, изредка переглядываясь, но понять, что означали эти взгляды, было невозможно. Юная целительница уже собиралась попрощаться с гостями. Им больше не было смысла оставаться здесь, к тому же у них оставалось полдня, чтобы добраться до Юга и поскорее оказаться в родных горах. Но эта внезапная словесная стычка, необходимая для собственного осознания невиновности, будто бы сплотила троицу. По крайней мере у Этны создавалось именно такое ощущение.

— Я никому об этом не рассказывала, но вчера после посвящения произошло кое-что странное, — Этна повернулась к сидящим горным людям, уткнувшись поясницей в тумбу, на которой стоял таз с водой. Это было странно — делиться произошедшим, но ведь рассказывать о странностях гораздо проще незнакомцам, чем близким. Странный парадокс. — Я… я пошла в читальню, чтобы убрать на место одну книгу и столкнулась со странным человеком. Я не видела его лица, но когда он обернулся, весь мир вокруг будто замедлил свой ход, а сам этот человек будто светился.

Она ненадолго замолчала, пытаясь понять по непроницаемым лицам людей верят ли они ей или считают полным бредом начало ее рассказа. Впрочем, какие бы мысли у них не вызывали ее слова Андерс мягко кивнул ей, прося продолжать.

— В этот момент я будто потеряла контроль над своим телом и разумом. Он ничего мне не сделал, но то, что я была вынуждена… подчиняться ему, было жутко. Он дал мне какой-то пергамент и сказал прочесть его. Там было странное пророчество. И проснется Спящая, дочь огня и той, что утаила ее рождение. И выпустит силу свою она на континент. И не будет пощады всем от огня ее и даже вода не сможет помешать ей возвратить Смерть в дом родной. — по коже прошли мурашки. Текст пергамента буквально врезался в мозг. Слова не отпускали и не забывались. — Потом он ушел. Пришла Калисто. Она забрала этот пергамент. Я не рассказала ей про незнакомца, но она прочла текст и, клянусь Белой Волчицей, он ее испугал. Я видела страх в ее глазах. Но она ничего не сказала, попыталась отшутиться, что это всего лишь глупости…