Эльмурза Шуайбович тронул на сенсорном мониторе кнопку окончания разговора и многозначительно посмотрел на полковника Даррелла. И полковник снова ощутил укор в адрес своей страны, не помогающей повстанцам в той степени, в какой они нуждаются. Тем не менее Даррелл не хотел брать на себя решение вопросов не своей компетенции и потому чувства вины не испытывал.

– Может, стоит послать в заслон капитана Бармана? – неожиданно предложил он. – Как-никак он грамотный военный специалист и сумеет организовать оборону даже малыми силами.

– Я несколько раз обращался к капитану за советом… – отрицательно покачал головой эмир.

– И что?

– Барман хорош в диверсионных действиях. Там он многое знает, умеет правильно рассчитать и организовать. Что касается обороны, здесь из капитана помощник никакой. Он в обороне вообще ничего не смыслит.

Полковник кивнул, удовлетворившись ответом, и решил непременно передать мнение эмира капитану. Причем хотелось сделать это именно публично, хотя бы при полковнике Чене. Это тоже будет капитану неприятно…

Сам Чамутдин Шамилиевич Фикретов не очень понимал, как он умудрился живым выйти из этого последнего для его джамаата боя. И только уже за скалой, удалившись на безопасное расстояние, эмир понял, что его джамаата, как некогда сильной и опасной для противника боевой единицы, больше не существует. Обстрел был мощным, действительно уничтожающим. Это позволяли дистанция и осветительные ракеты, делающие цели видимыми. Не считая того момента, когда Фикретову оторвало мочку уха, пули четырежды касались его одежды, две пули порвали правый рукав, но кожу даже не поцарапали. Одна просто обожгла касанием левое бедро, а другая порвала на плече «разгрузку», надетую поверх бронежилета. И только под самый конец, когда до поворота скалы оставалось полтора шага, очередная, теперь уже пятая пуля догнала и сильно ударила Фикретова между лопаток. Так сильно, что он буквально пролетел оставшееся расстояние и, успев резко оттолкнуться правой ногой, отлетел влево и свалился за поворот, только там поняв, что бронежилет спас его. Хотя удар был такой силы, словно его ломом поперек спины от всей доброты душевной огрели. Эмир осмотрелся, оценил ситуацию и побежал последним, когда понял, что уже не в состоянии своим голосом и авторитетом остановить общее бегство. Побежал, чтобы не оставаться в одиночестве против «краповых», хотя знал, что стрелять спецназовцы внутренних войск будут не по тем, кто бежит первым, а по последним, то есть по нему, эмиру Фикретову.

Добраться до поворота Чамутдин Шамилиевич не надеялся, хотя общей панике и не поддался. Он не боялся ничего и никого, ни пули и боли, ни поражения и позора, ни даже самой смерти. Единственное, чего он всячески постарался бы избежать, это пленения. Конечно, попади он в руки федеральных судей, его могли бы приговорить и к смертной казни, которую потом заменили бы на пожизненное заключение. Мало хорошего, но все же лучше, чем просто длительный срок на «строгом режиме». Попадать на «зону» Фикретову было нельзя, его там ждали бы большие и длительные неприятности. Сам будучи авторитетным уголовником, он нарушил множество законов воровского мира и выступил сразу против нескольких «воров в законе», сначала отказавшись подчиниться их общему решению, а потом организовав их убийство силами своего джамаата. Слух об этом в уголовной среде прошел и без внимания оставлен не был. О нем Фикретову сообщили «доброжелатели». Смерть лучше того, что может ждать его на «зоне», даже в обычном следственном изоляторе, и потому Фикретов держал на поясе гранату, которую называл своим «неприкосновенным запасом». Эту гранату он держал для себя, чтобы взорвать ее в случае угрозы пленения. Но никому не объяснял, для чего ему необходим «неприкосновенный запас». Об этом не знали даже самые близкие люди. А сейчас близких у него и не осталось. Из всего джамаата рядом с Фикретовым спрятался за скалу только мальчишка Саидахмет Салманов. Этот тем более ничего не знал о «неприкосновенном запасе», как и о конфликте эмира с «ворами в законе».

Однако получилось так, что во время бегства вверх по склону, преследуемый пулями безжалостных федералов, Чамутдин Шуайбович свою гранату потерял, и это угнетало его чуть ли не сильнее полного разгрома объединенных джамаатов, которыми он командовал. Фикретов понимал, что Эльмурза Шуайбович задаст ему обязательный вопрос: как так получилось, что все почти погибли, а в живых остались только сам эмир и молоденький моджахед из его джамаата? Эмир Хафизов такой человек, которому отвечать требуется обязательно. А что ответить, Чамутдин Шамилиевич не знал.

– Бежит кто-то… – сказал вдруг Салманов.

Эмир и сам уже услышал, несмотря на то, что у него ныло ухо, у которого пулей была оторвана мочка. Топот ног раздавался с другой стороны скалы, куда Фикретову с Салмановым следовало уходить. И эмир поднял автомат, в глубине души надеясь, что это снайпер «краповых» обогнул скалу, желая атаковать объединенные джамааты со спины. Убить снайпера и захватить его винтовку – это во многом оправдает Чамутдина Шамилиевича перед эмиром Хафизовым.

Но человек, который выскочил прямо на них, был явно не из федералов. Об этом говорили и борода, и лицо, которое удалось рассмотреть даже в темноте. Человек был невероятно бледен и испуган. И еще больше испугался, когда увидел два наставленных на него ствола. Но быстро сообразил, что перед ним не федералы.

– Добрался-таки до вас… – выдохнул осипшим голосом незнакомец и опустился на землю в двух шагах от моджахедов. – Думал, не добегу. Задохнулся, упал, встать не мог. Еле поднялся…

– Я – эмир Фикретов. Мое имя Чамутдин Шамилиевич. Куда ты бежал? Что с тобой случилось?

– Я – Байрамали Шахсаваров. Я из джамаата Зайналабидова.

– Это хорошо. А где твой эмир?

– Мы шли маршем на базу эмира Хафизова. Услышали звуки боя. Сначала был взрыв, и мы свернули в ту сторону. Наш эмир решил, что еще кто-то пробивается к Хафизову, но идет с «хвостом» и пытается «его обрубить».

– Он правильно решил, – сказал Чамутдин Шамилиевич. – Дарвиш Джаббарович опытный командир. Где он сейчас?

– Вот я и рассказываю… Мы свернули сначала на взрыв, а потом услышали звуки настоящего боя и еще раз свернули, уже туда. У нас в джамаате было три бинокля ночного видения. Правда, на позицию с биноклем вышел только сам эмир, двух других сняли снайперы федералов. У них винтовки с глушителями, и мы не могли определить, откуда стреляют. Эмир рассчитывал, что на боевой позиции нас не достанут за скалой. Но нас и там достали. Там и эмира убили. Хотя в перестрелку мы вступить успели и кому-то помогли.

– Нам помогли, – признался Фикретов. – А дальше что? Почему отступили?

– Нас шесть человек осталось от пятнадцати, когда мы решили отступить. Но только за скалу свернули, думали, там нас не достанут, как сразу подстрелили троих, а потом еще двоих. Я сам не понимаю, почему меня пощадили. Может быть, я правильно вилял и в меня не могли попасть. Не знаю. Один я остался от всего джамаата…

– Главное, ты оружие не бросил. Кто бросает оружие, тот трусит и убегает с поля боя. Кто остается с оружием, тот лишь отступает перед обстоятельствами. – Чамутдин Шамилиевич знал, как привязать к себе человека. И этой простой фразой, которая не стоила ему больших усилий, он получил друга, который надолго запомнит эту оценку и будет готов поддержать Фикретова в какой-то трудной ситуации. – Если у тебя нет своего джамаата, будешь в моем. Нас тоже только двое осталось. Согласен? Или моя фамилия тебе ничего не говорит?