Так как именно корпорация несла львиную долю финансовых затрат, а учредители были людьми без сантиментов, то в этот детский дом принимались не все дети подряд. Как ни бурчало министерство, но в шумихинский приют попадали только сироты, прошедшие специальную медкомиссию из врачей, работающих на корпорацию. Детей с патологиями и с расстройствами нервной системы не принимали в этот, можно сказать, элитарный приют. А он действительно получился элитарный. Ну, во-первых, зарплата работников там была в три раза выше, чем в обычных (бюджетных) детских домах, а во-вторых, были вложены большие средства в оборудование и капитальное строительство (возведено несколько корпусов). И как следствие этого, не было проблем в подборе лучших преподавателей и воспитателей, тем более этим категориям служащих корпорация обеспечивала приличные жилищные условия. Работать туда приезжали даже специалисты из столиц – ведь пускай это небольшой зауральский городок, но зато спокойный, а зарплата и жилищные условия лучше, чем в Москве или Питере. А если так уж тянет посетить столичные театры и музеи, то пожалуйста – один раз в год сотрудник корпорации имел право на бесплатный проезд в любой областной город страны. Так что во время отпуска лети куда хочешь и посещай что желаешь.

Так вот нынешний помощник президента корпорации как раз и был воспитан стараниями этих людей. Теперь-то мне было понятно, что не зря такие громадные средства выделялись детскому дому. Пускай Леонид был одним из лучших учеников школы детского дома, но если там хотя бы несколько процентов выпускников обладают таким же потенциалом, то все затраты оправданы. Умнейший был парень, да ещё к тому же очень работоспособный. Вот только здоровье у этого вундеркинда не дотягивало до стандартов курсантской школы. Да, видно, родители Леонида обладали целым букетом хронических заболеваний и наградили своего осиротевшего отпрыска некоторыми из них. Печально, конечно, но эти недостатки родительских генов многократно компенсировались мозгами и какой-то нечеловеческой интуицией. Иногда казалось, что парень имеет прямую связь с информационным полем Земли, которое диктует ему единственно верные данные из гигантского объёма сведений, поступающих на суперкомпьютер корпорации. Целые институты и десятки аналитиков обычно обрабатывают такой поток информации, а тут один тридцатидвухлетний парень вылавливает из этого Ниагарского водопада золотых рыбок. И главное, знает, как поступить, какую политику проводить, и зачастую его прогнозы более точны, чем у всей службы Бориса Михайловича.

Лёня Пантелеев стал продолжением меня самого, и если не получалось присутствовать на каком-нибудь пусть даже важном мероприятии, то туда направлялся Леонид, и, естественно, ему делегировались все полномочия президента корпорации. Но вот через полтора года после назначения меня членом Совбеза пришлось лишиться части себя. Случилось трагическое событие, и не только для корпорации, а, пожалуй, и для всей страны – умер Борис Михайлович. Совершенно внезапно – пошёл человек спать и не проснулся. Внешне-то он казался бодрым стариканом, но, по-видимому, на такой нервной работе восемьдесят пять лет – это критичный возраст, и даже когда твоё здоровье опекают лучшие медики страны. Он был самый старый и опытный член правления корпорации и своей энергией и целеустремлённостью как бы давал пример другим учредителям, как нужно жить и бороться, казалось бы, с непреодолимыми препятствиями. Маяк он был для всех учредителей, и понятно, какие чувства были у его соратников, когда они узнали, что он умер. Это как у моряков, плывущих на утлом кораблике в бушующем море недалеко от скалистых берегов, и в таком тяжёлом положении вдруг погас маяк. Страшно, но плыть надо, вот и пришлось мне, для того чтобы корабль плыл дальше, пожертвовать своим лучшим сотрудником – выдвинув Леонида на все должности, которые занимал до смерти Борис Михайлович. Уговорить учредителей было легко, чуть сложнее президента страны и членов Совбеза, а самое трудное было убедить самого Леонида. Разговор был тяжёлый, и только упоминание о долге перед отечеством и жертвенности сдвинуло дело с мёртвой точки.

Без толкового помощника я выдержал два месяца, которые чем-то напоминали административный ад, а потом, вконец издёрганный, не выдержал и вызвал со строительства Крымского моста Андрея Ковалёва. Посчитал, что здесь в Тургояке тот будет полезнее, чем в качестве начальника строительства моста. Ведь строительство эпохального моста уже вступило в завершающую фазу, а если забуксует работа корпорации, то этот мост можно и не достроить. Всё было на грани, сильно большое противодействие ощущалось по всему фронту. И даже не из-за бугра, а от административного аппарата (кроме, конечно, Челябинской и Курганской областей, где практически все были люди корпорации). Чиновники начинали чувствовать, что беспредельничать им осталось совсем немного. Слаженная коррупционная система начинала давать сбои, уже не всё можно было решить деньгами и связями. Продвигаемые во властные структуры люди, связанные с корпорацией, совсем не брали взяток и плевать хотели на телефонное право. Если по закону не положено, то даже губернатор или министр ничего не мог сделать с довольно мелким чиновником, который закончил, кадетское училище или школу курганского детского дома. Прокурорское или судебные преследования, так же как и бандитские наезды, тоже были бесполезны и даже опасны для инициировавших их. Если пытались действовать с помощью закона, то наезжало куча адвокатов и журналистов, которые копали по всем направлениям, и уже инициаторы возбуждения дел против строптивых подчиненных пытались отмахаться от компромата на них, потоком льющегося в ту же прокуратуру и в СМИ. Ну а если строптивых подчиненных пытались запугать с помощью бандитов или действительно организовывали покушения, то тут разговор был другой – корпорация, конечно, подключала правоохранительные структуры, но в то же время вступал в силу закон кровной мести. Система противодействия административному давлению была продумана и подготовлена заранее, и, казалось бы, вся эта трясина должна быть легко преодолена, тем более корпорация пользовалась поддержкой президента и большинства членов Совбеза. Но так было только в планах и теоретических выкладках – реальность оказалась совершенно другой. Действовать без особого сопротивления государственной машины можно было, только когда элита не догадывалась, что готовится страшное, немыслимое дело – новые, подготовленные корпорацией кадры не вписываются в систему, не дают благородным донам пилить государственный бюджет. Дебилы какие-то начали проникать на госслужбу, не хотят красиво жить, и, что самое поганое, другим тоже не дают. Всё о какой-то честности пекутся, о долге рассуждают – блаженные, одним словом, но опасные, как гремучая змея. И обмануть их сложно – специалисты, сволочи, хорошие и не пьют, гады. Когда это дошло до главных заправил разграбления страны, то началась отчаянная борьба со всеми веяниями, которые шли со стороны корпорации. И это борьба была не открытая, а тайная, закулисная, можно сказать. Открыто нападать на структуру, делающую так много для государства, к тому же которую поддерживает президент, было чревато, а вот подковёрные интриги, затравливание корпорации через СМИ, затруднения в получении государственных контрактов – это было самое то. Отбиваться от этих нападок и хитроумных козней было архитрудной задачей, а тут ещё умер мастер противодействия разным инсинуациям Борис Михайлович. Весь аппарат корпорации из кожи лез, чтобы обеспечить финансирование проектов, но всё стояло на грани, и как мне показалось, ещё и кресло под президентом закачалось, или же он отвернулся от корпорации. Палочка-выручалочка в виде красного телефона прямой связи с президентом перестала функционировать. Нет, телефон продолжал действовать, но с президентом соединиться не удавалось. Какой-то человек, представляющийся референтом, сначала отвечал, что президент очень занят и его ни с кем не соединяют, а потом через пару дней заявил, что глава государства тяжело заболел и звонить по этому телефону больше не нужно.