Пожилой учитель молчал.

— Не упрямься, поп, — насмешливо произнёс обер-лейтенант Клаус. — И не надо злоупотреблять великодушием господина капитана. В отличие от него, я могу пустить тебе пулю в лоб прямо здесь и сейчас. Ну же, прими решение, старик!

Александр Георгиевич поднял глаза и внимательно посмотрел на угрожающего ему молодого нациста.

— На всё воля Божья, — ответил бывший священник.

Капитан Тауб сделал один резкий шаг к столу и, что было силы, ударил по нему кулаком:

— «Воля Божья»?! Воля Бога?! — проорал старший офицер. — Какого Бога?! Какого Бога, скажи мне, поп в отставке?!

— Бога Единого, — коротко ответил Александр.

Капитан сел на свой стул.

— Что ж. Хорошо, — продолжил Тауб спокойно, как ни в чём не бывало поправив очки. — Скажи мне, отец Александр, по-твоему, Бог есть только по той причине, что ты в Него веришь? Или есть иные, более веские причины того, что Он действительно существует?

— Да, герр капитан, — ответил сельский учитель. — Будучи священником, я видел чудеса. Много чудес.

Обер-лейтенант Клаус зло ухмыльнулся.

— Ты узрел, как Он обращает воду в вино или оживляет мёртвых? — насмешливо задал вопрос капитан Тауб.

— Нет, — серьёзно ответил Александр. — Я видел, как рождается ребёнок. Видел, как вор отдаёт награбленное. Видел, как раскаивается убийца. Это — настоящие чудеса, творимые Им.

Неожиданно обер-лейтенант выхватил из своей кобуры пистолет.

— Последним узренным тобой чудом будет пуля, которая вышибет твои фанатичные мозги! — почти крикнул Клаус.

— Тихо! — оборвал подчинённого капитан. — Я веду допрос, обер-лейтенант Клаус.

Младший офицер нехотя кивнул и спрятал оружие обратно в кобуру.

— Святой отец, — продолжил капитан Тауб. — Давайте поговорим с вами как здравомыслящие люди. Вы человек в возрасте и застали то время, когда коммунисты ещё не успели сжечь все неугодные им книги. Вы учились в духовной семинарии. Читали ли вы труды великого философа Фридриха Ницше? Напомню вам, что этот великий германский гений доказал одну простую вещь: Бог умер.

— Такова была вера этого безбожника, — ответил твёрдо священник. — Он сам уверовал в своё безумие. Я сочувствую Ницше, герр капитан.

Тауб внимательно посмотрел на допрашиваемого, потом вздохнул и произнёс:

— Вас, святой отец, исправит только могила. Что ж. Сейчас вы можете идти. Мы ещё побеседуем с вами. Позже.

Под удивлённым взглядом младшего офицера русский встал с табуретки и вышел.

— Но герр капитан?.. — с растерянным возмущением начал было Клаус.

— Молчать и слушать меня, — резко поднялся со стула старший офицер. — Обер-лейтенант Мартин Клаус. Вам необходимо понять одно: я снисходителен к вам только по той причине, что ты, Мартин, мой племянник. Но и это не даёт тебе права перебивать старшего по званию офицера. Ты меня понял, обер-лейтенант?

— Да, герр капитан, — опешил молодой подчинённый. — Прости, дядя. Но этот русский поп просто вывел меня из себя. Вдобавок ты его отпустил. Пойми — он опаснее всех коммунистов и партизан вместе взятых. Воевал. Знает немецкий. Вдобавок этот святоша учит детей в школе. Чему он там поучает маленьких русских поросят? Верить в Бога? Ненавидеть нас? Ненавидеть фюрера?

— Что предлагаешь, Мартин? — спросил Тауб, снова садясь за стол.

— Священника необходимо немедленно казнить, — с уверенностью ответил Клаус.

Капитан взглянул на обер-лейтенанта и усмехнулся:

— Ты слишком молод и горяч, племянник. Его нельзя просто взять и расстрелять. Если советского председателя кто-то да недолюбливал, то священника уважают в деревне практически все. Я разговаривал с полицаями из местных. Никто про школьного учителя ни слова плохого не сказал. А если его взять и убрать — будут волнения. У нас здесь пока очень мало сил. И если начнутся действительно серьёзные беспорядки — мы потерпим поражение. Как минимум нам необходимо дождаться, пока в деревню прибудет отряд СС гауптштурмфюрера Краузе. Тогда у нас будет достаточно сил для любого противодействия и местным, и партизанам. Помни, племянник: чтобы одержать победу, необходимо мыслить стратегически. А этого попа пока оставь в покое. Что касается твоих опасений насчёт его преподавания в школе — пусть на его уроках постоянно присутствует какой-нибудь штабс-ефрейтор и контролирует, чтобы учитель не вёл никакой пропаганды против нас. Приказ понятен, обер-лейтенант?

— Так точно, — ответил Клаус. — Что это за страна, где за каждую вшивую деревеньку надо бороться, как за крепость. Проклятые варвары…

Сидя за столом, капитан вермахта Ульрих Тауб писал. Это было письмо. И то, о чём он писал, касалось только двоих.

«Здравствуй, дорогая Марта. Пишет тебе твой Ульрих. Прежде всего, хотел бы в ответном твоём письме узнать, как твоё здоровье и как тебе живётся в Кёльне. В прошлом письме от тебя были только общие фразы, имеющие цель, очевидно, лишь успокоить меня. Пойми, моя любимая супруга, я очень беспокоюсь за тебя. В Вене — и в Австрии вообще — сейчас беспокойно. Знаю, что Вена — твой дом, и сожалею, что вынужден был заставить тебя уехать в Германию. Но в Австрии гестаповцы устроили чистки, в том числе среди людей, абсолютно преданных Рейху и фюреру. Я всегда был верен своей стране. Но в Вене у меня много личных врагов, которые могут оклеветать и меня, и тебя заодно. Потому я и решил защитить тебя, на время перевезя в Кёльн. Там у меня есть друзья, которые при необходимости смогут уберечь тебя, моя дорогая супруга, от гестаповских ищеек. Надеюсь, ты разделяешь мою обеспокоенность.

Дорогая Марта, я очень сожалею, что в эти трудные дни не могу быть рядом с тобою. Моя Родина призвала меня снова. Я — воин и обязан служить своей Родине — Великой Германии и Рейху. Как и тогда, в 1914-м, я внял призыву своей страны и направился защищать её интересы на фронте.

Прости меня, любимая, что не сказал тебе лично об одной важной вещи. Когда ты разговаривала с моим другом майором-медиком Кольбе, он сообщил тебе неправду касательно состояния моего здоровья. Если помнишь, ты просила Кольбе выписать для медицинской комиссии справку о том, что я не годен для военной службы по причине полученной мной в 1916-м контузии. Кольбе сказал тебе тогда, что состояние моего здоровья не препятствует моей службе на фронте. Он солгал. Он солгал тебе — по моей просьбе. На самом деле доктор мог легко выписать мне справку об увольнении в запас по состоянию здоровья. Но я не смог, Марта. Прости, моя дорогая Марта, но — я нужен моей стране и не могу отсиживаться в тылу, когда другие воины Рейха проливают кровь во имя славы Германии. Я солдат и моё место на фронте. Если можешь, прости меня.

Я снова на войне,