Напр., описание смерти старухи в сказке «Ванюшка и Аннушка» дано в таком комическом (потешном) плане: «У старика старуха умерла — ноги в стену уперла». Ее хотят хоронить — а она встает из гробу, лезет на колокольню звонить. Но то на нее не взирали, тот же час в землю зарывали». В таком же плане, таким же методом изображение горькой участи сирот: «Ванюшка и Аннушка плачут и рыдают, свою мамоньку вспоминают. А вот же не родная ее мать — называет ее...» и т. д. В результате — типичнейшая, трогательно-сентиментальная сказка в изложении Новопольцева совершенно утрачивает свой обычный характер.

Так определяется основной интерес и художественный метод А. Новопольцева и его своеобразное место в русской сказке. Соответственно этому и основной жанр его, где с наибольшей силой проявляется его мастерство — новеллистически бытовой, в плане которого он передает и волшебную сказку. Поэтому А. Новопольцева можно считать — как это уже неоднократно высказывалось в литературе — типичным представителем наследия скоморохов. Н. Л. Бродский указал, что у него даже сохранились некоторые типичные скоморошьи формулы. Такова, напр., концовка: «...а нам молодцам по стаканчику пивца»... и т. д. (см. № 5). Упоминание о молодцах в устах Новопольцева, в едином числе сказывавшего сказку, ясно указывает на застывшую, традиционную прибаутку — формулу скоморохов.

Эту унаследованную скоморошью манеру Новопольцев развил дальше и перестроил в этом плане почти все сказки, которые он где-либо выслушал. Но переформирование им сказок затронуло, главным образом, формальную сторону. Реалистическая стихия хотя и пробивается кое-где, но ни разу не достигает такой силы и высоты, как у других сказочников, реалистов по преимуществу (П. Богданов, А. Ломтев, Н. Винокурова и др.).

Слабо отражены у него и черты местного быта, хотя река Волга довольно часто фигурирует в его сказках. Зато совершенно неподражаемы у него неоднократно вводимые им в рассказ кабацкие и трактирные сцены. Здесь как будто сказочник чувствует себя в родной и близкой сфере и недаром он зачертил себя веселым молодцом, любящим «шуточки пошутить». Невольно угадываешь за этим одного из представителей крестьянской богемы, какого-нибудь безземельного (или малоземельного) крестьянина, скитающегося по разным селам и являющегося желанным гостем шумных «деревенских бесед».

Интерес к формальной стороне и балагурству отразился и на социальной стороне его сказок. Социальные моменты и социальные тенденции в его текстах очень слабо подчеркнуты — исключение составляют только сказки о барах, но это принадлежит уже к числу общих явлений крестьянских сказок.

4. СПЯЩАЯ ДЕВИЦА

ЖИЛИ-БЫЛИ два брата. У одного было два сына, а у другого сын да дочь. Первый победнее был и занимался хлебопашеством, а второй — побогаче, торговал. Нынче купил рублей на десяток, а на тот год побольше. Расторговался шибко. Сам сбирается на ярманку в Нижний, а дочку дома оставил. Брат брату и наказыват: «Ну, братец, похаживай к нам, посматривай».

Вот стал он похаживать, стал посматривать и стал девушку одолевать. Она ему не поддалась и прямо из дому по шее выгнала. Дядя сейчас к брату письмо написал, что его дочь живет здесь непостоянно, занялась худыми делами, разные банкеты. Отец письмо прочитал и говорит сыну: «Сынок, деньги выходят все, поезжай домой к сестре, деньги у нее возьми, а ее зарежь; лёкую, печонку и сердце ко мне представь!»

Сын думает: за что зарезать? Поехал. Приезжает домой: сестра рада, встречает его, горько плачет. «Оставили — говорит — здесь меня на большое пострамление». Брат спрашивает: «Кто тебя здесь острамил?» — «Жить нельзя: один дядя донял!» Он и говорит: «Сестра, батюшка приказал тебя зарезать!» — «За что?» — «Дядя письмо прислал, что ты живешь здесь непостоянно». Она горько заплакала, во слезах слово промолвила: «Эх, брат, говорит, родимый, распросите всех добрых людей, как я жила». Брат и говорит: «Ну, сестрица моя, подай мне деньги!» Она ему отдала. «Ну, сестрица, испеки сорок печей калачей, да поедем: я тебя в темный лес отвезу. Живи век там; батюшка приказал зарезать тебя; я не буду».

Напекла она калачей, и отвез ее брат в темный лес, в превеличающий овраг. Устроила она там себе хижину и топерь там живет. А брат к отцу уехал. Была у них маленька собачонка; он собаченку зарезал, вынул сердце и печонку и повез к отцу. Привез; тот спрашивает: «Что, зарезал?» — «Зарезал!» — «Давай сердце и печенку!» Он ему подал. Тот бултых их в Волгу.

Стал купец торговать, а девушка в овраге горюет; и пища у нее вся вышла. Пошла по зеленому лесу гулять и нашла середи лесу огромный дом, весь тесом загорожен. Взошла к воротам, отворила их, походила, походила по двору: нет никого. Взошла в особую комна́точку, села и затворилась.

Вот приехали разбойники с разбою, ходят и видят, что кто-то был. Искали, искали — не найдут. Стали они говорить: «Если добрый молодец; выходи — братцем будешь; если старая старушка — будешь матушкой; если красная девица — будешь нам сестрица!» Она услыхала и выходит к ним. Они сидят за столом, чай кушают и водочку пьют. Они ей весьма обрадовались; было их двенадцать разбойников, тринадцатый атаман. Они друг дружку все пригнали к божбе, чтобы всем ее слушаться: «Если она помрет, то мы должны друг друга убить». Стали жить вместе и допустили ее до всего. Она про них стряпала, и разрядили они ее в разную одежду, как все равно барыню, и любо на нее посмотреть.

Пошел из того села, из которого она, охотник и заплутался; попал в этот дом. Пристигла его темна ночь. Разбойники были, на разбое. Он ночевать остался; девица его напоила, накормила и от темной ночи прѝзрила. На утро встали, позавтракали, и домой его проводила. Приходит он домой, спрашивают домашние: «Где ты был?» Он рассказал. «Живет, говорит, в таком-то лесу девица; там я и был». Дядя услыхал, стал охотника расспрашивать, где бы ее найти. Он ему рассказал. Дядя браду̀ и волоса обрил и пошел туды. Нашел он старуху колдунью, попросил: нельзя ли племянницу как уморить. Она дала ему мертвую рубашку. «На понесай к ней да ей и отдай. Она тебя не узнает. Вот, мол, это тебе матушка на́ смерть рубашку прислала».

Он взял и пошел. Приходит в зеленый лес, нашел этот дом, ночевать просится. В ефто время разбойников дома не случилось. Она спрашивает: «Чей ты? Откуда?» — «Я, говорит, из того села, отколе ты сама была. На вот тебе, матушка рубашку на̀ смерть прислала». Она рубашку принимала, его в лицо не узнала; напоила,