Продолжение

— Как вы понимаете, мои дорогие друзья, — прервал свой рассказ дамасский царевич, — так называемому врачевателю Мограбину не составило никакого труда извлечь рыбью кость из горла, в которое он сам же ее и поместил. Да, сам, ибо под видом рыбака он сумел доставить кармута во дворец, и можно смело предположить, что ему по силам было вызвать несчастный случай и показать себя ловким да услужливым.

РАССКАЗ ДАМАССКОГО ЦАРЕВИЧА ШАХИД АД-ДИНА

Окончание

— Уже через мгновенье кость была в руках удивительного лекаря. Царевна ничего не почувствовала — можно было подумать, что застрявший в ее горле предмет сам поспешил выйти наружу.

Один стакан воды с тремя каплями эликсира довершил эту мгновенную операцию, корпия{353}, смоченная тем же снадобьем, убрала припухлость на веках, красноту глаз и бледность щек.

Зада-иль-Дарида казалась прекраснее, чем когда бы то ни было, и призналась, что очень голодна и хотела бы продолжить прерванный обед. Талиде торжествовала, ведь это она привела царевне целителя, и его успех был ее успехом. Халиф с женой пришли в восхищение, а посрамленные и смущенные врачеватели удалились. Ликование охватило весь дворец.

Только один человек оставался спокоен — спаситель Зада-иль-Дариды, вскруживший всем головы. Он подождал, пока государь поцелует дочь и поздравит ее с выздоровлением, и, как только понял, что не причинит никому неудобств, бросился к его ногам.

«О повелитель правоверных! — воскликнул он. — Ты обещал мне помиловать человека. Это не причинит никакого ущерба правосудию, если только ты соблаговолишь взглянуть на доказательства невиновности того, кто из-за козней недругов вызвал твой гнев. Вот копии писем, отправленных твоему первому визирю: он хотел освободить престол Дамаска, дабы посадить на него своего зятя. На самом деле, мой господин, царь Дамаска покарал недобросовестных управителей, что делили между собой всю прибыль от учреждений, основанных правоверными мусульманами для облегчения участи бедных и украшения мечетей. Зинеб-иль-Мурат забрал все записи и книги, содержавшие свидетельства злоупотреблений, ведь он хотел сместить и покарать виновных. Именно в этот момент его и оклеветали. Вы найдете имена наветчиков в документах, подписанных этими злостными расхитителями, я кладу к ногам твоим подлинники. Справедливости! О величайший государь! Справедливости моему господину, царю Дамаска! Самый последний его раб, которому посчастливилось услужить тебе и твоей дочери, не ждет никакой другой награды!»

Халиф недоумевал. Ему говорили о шуте, а этот шут сумел связать его словом. Повелитель правоверных прочил зятю своего визиря корону Дамаска, и тот, кто сейчас носит ее, мог расстаться с нею только вместе со своей головою.

Теперь халиф чувствовал, что слишком легко поддался на чужие уловки, и в его руках были документы, которые могли это подтвердить. Он раскрыл их и просмотрел.

Глазам государя предстали возмутительные мошенничества, о которых ему никто не докладывал. Халиф направился в свои покои, а тому, кто только что спас его дочь, велел следовать за ним.

Оставшись с лекарем наедине, правитель спросил его имя.

«Повелитель, меня зовут Бекамар, — отвечал тот с учтивым поклоном. — Я слуга и врач Зинеба-иль-Мурата».

«Почему он прислал ко мне именно тебя? Отчего доверил столь важные свидетельства своему лекарю?»

«Мой господин меня никуда не посылал и ничего мне не давал, государь. Я был лекарем его казначея, жида по имени Самуил. Когда народ начал волноваться, Самуил понял, что его головой пожертвуют ради общего успокоения. Он вызвал меня и сказал: „У царя есть списки со всех этих документов. Спрячь подлинники, когда-нибудь они могут пригодиться“. Когда я узнал, что недруги моего господина оклеветали его в твоих глазах, я еще верил, что ты, в справедливости своей, догадаешься, кто прав, кто виноват. Однако гордо поднятые головы врагов Зинеба-иль-Мурата дали мне понять, что царь в опасности, а у злоумышленников есть еще надежда на победу… И я приехал в Багдад. Я играл роль шута, потому что это распахивало передо мной все двери и позволяло выяснить, что к чему. Мне повезло, я смог оказать тебе услугу, и, если мой любезный господин Зинеб-иль-Мурат снова обретет твою милость, я буду вознагражден сверх всяких моих чаяний».

«Бекамар, — сказал халиф, — твой государь должен быть счастлив, что у него нашелся столь предприимчивый и преданный человек, как ты. Если бы ты не был так привязан к нему, я предложил бы тебе высокое место при моем дворе. Не бойся, что я приму решение поспешно, исходя из жалобы, поступившей на мое имя из Дамаска. Я внимательно изучу всё дело, чтобы очистить свой диван от продажности и предательства, и сообщу царю Дамаска обо всем, что ты сделал ради него. Говори, что приказать моему казначею?»

«Подари мне самое маленькое из твоих колец, — ответил Бекамар. — Любая другая награда не даст мне полного удовлетворения от того, что я смог оказать тебе услугу».

Халиф снял великолепный перстень со своего мизинца.

«О, повелитель правоверных! — воскликнул Бекамар с глубоким поклоном. — Мне подошло бы и самое скромное колечко, однако этот щедрый дар подсказал мне, каким образом я должен его использовать».

Талиде ждала посланца Дамаска за дверью. Она хотела поблагодарить его, отпраздновать вместе с ним успех и поближе познакомиться.

«Любезная госпожа! — сказал ей Бекамар тоном, который вовсе не походил на тон простого зубодера. — Халиф соблаговолил дать мне всё, о чем я просил, и сделал мне подарок, чтобы я вручил его тому, кто на самом деле спас царевне жизнь, то есть тебе. Возьми это кольцо, оно — твое».

И пока Талиде рассматривала великолепный адамант, благодетель исчез, чтобы из укромного уголка наблюдать за развитием событий.

Первому визирю, уличенному в измене, отрубили голову. Главный придворный распорядитель направился в Дамаск с посланиями халифа, самыми благоприятными для Зинеба-иль-Мурата, и приказом казнить заговорщиков, которые его чуть не погубили.

В особом письме воздавались хвалы дарованиям и рвению лекаря Бекамара. Царь Дамаска долго ломал себе голову, кто же этот человек, кого без устали славословят посланец Багдада и его сопровождающие и кому передать откровенно ласковое письмо от Талиде.

Мои отец, мать и прабабка тоже обсуждали между собой последние события. Хамене еще не знала, что представляет собой ее паломник, и не подозревала, как много у него разных личин. Она могла бы помешать мнимому армянину в его замыслах, если бы знала, на что тот способен.

Однако, повинуясь наитию, Хамене говорила: «Этот самый Бекамар, про которого спрашивает царь, мой паломник, я и