их богатство. Но больше всего меня обрадовало то, что сердце молодой девушки было еще свободно. Видя ее окруженной ухажерами, я начал было опасаться за судьбу моего приятеля, хотя никто еще не решался просить ее руки: слишком она была молода. Мадам Дардонвилль, впрочем, строго следила за дочерью. Что же касается ее мужа, то он попросту и не подозревал ни о какой опасности. Он давно уже решил выдать Олимпию за Луи де Отроша, сына своего однополчанина и лучшего друга, когда-то оказавшего ему не одну услугу. Дардонвилль сам рассказал мне о своих планах как-то раз, во время дружеской беседы.

— Да, — воскликнул он, — молодой Отрош не богат, и отец его был беден. Но он всегда был истинным джентльменом, и Луи не может быть ничем иным, раз он происходит из этой семьи!

Я поспешил уверить его, что он не ошибается. А когда старики стали расспрашивать меня про Луи, я постарался своими ответами еще больше расположить их в его пользу и таким образом хоть отчасти отплатить моему другу за его доброе отношение ко мне. Я говорил о нем с таким жаром, словно мое соглашение с ним насчет Адели состоялось.

Таким образом я за время моего короткого пребывания в Сен-Луи успел близко сойтись с семейством Дардонвилль.

Затем я уехал путешествовать по прериям, в так называемую «Страну Ворона». Моя поездка длилась около трех месяцев, в течение которых я имел даже удовольствие встретиться с грозной шайкой «Черных Ног». Впрочем, все сошло удачно, и этим разбойникам не удалось снять с меня скальп. Но я не стану сейчас описывать мои приключения: они не имеют никакого отношения к моему рассказу. Должен только заметить, что за все время моего пребывания в прериях я был совершенно отрезан от цивилизованного мира и не получал никаких известий ни из Америки, ни из-за океана. Лишь вернувшись в Сен-Луи, я узнал неожиданную и печальную новость, сильно меня огорчившую: Дардонвилль, умер после непродолжительной болезни. Он был далеко еще не стар, и смерть настигла его как раз в то время, когда он, добившись наконец богатства, хотел отдохнуть и насладиться плодами своих трудов. Как часто это случается с людьми, которые, проработав всю жизнь, на склоне лет удаляются от дел и ищут покоя и отдохновения!

Смерть Дардонвилля не прервала моего знакомства с его вдовой и дочерью. Разумеется, приемы прекратились, и у них бывали только наиболее близкие друзья, среди которых числился и я. Мадам Дардонвилль по-прежнему оказывала мне внимание, — пожалуй, даже больше, чем раньше, — и постоянно приглашала меня к себе.

Доверие, с которым она относилась ко мне, объяснялось, конечно, моей дружбой с Луи. Благодаря этому я узнал от нее одну семейную тайну. Сообщила она мне эту тайну как раз накануне моего отъезда в Новый Орлеан. Оказалось, что ее муж составил весьма оригинальное завещание. Он разделил свое состояние поровну между женой и дочерью. В этом, впрочем, еще не было ничего странного. Гораздо более удивительным было другое распоряжение: в случае, если бы Луи де Отрош сделал предложение Олимпии и она ему отказала бы, она этим лишалась своей доли наследства, которая тем самым переходила к Луи. Другими словами, Дардонвилль завещал свою дочь сыну своего старого друга, намеренно ограничив свободу ее выбора, между тем как де Отрошу предоставлялась инициатива. По словам мадам Дардонвилль, муж ее хотел этим отплатить за какую-то важную услугу, оказанную ему покойным отцом Луи еще в те годы, когда они оба были молоды.

Как хорошо, подумал я, что наследники, упомянутые в этом странном завещании, вряд ли станут его оспаривать! По всей вероятности, оно вскоре уже не будет иметь никакого юридического значения. Мой друг Луи женится на дочери богатого негоцианта и получит все его состояние. Тогда документ потеряет свою силу.

Меня очень интересовал вопрос: знает ли де Отрош про наследство и про странные условия, на которых оно ему оставлено? Мадам Дардонвилль в ответ на мой вопрос сказала: «Пока еще нет». По некоторым причинам ему об этом еще не было сообщено. Но теперь уже больше не было необходимости соблюдать тайну, и она ему недавно написала письмо, к которому была приложена копия завещания ее покойного мужа. В письме сна подробно излагала свой взгляд на это дело и говорила о своих желаниях.

Этот разговор произошел у нас как раз накануне моего отъезда из Сен-Луи. Мадам Дардонвилль только что отправила письмо по почте. Она сожалела, что не дала его мне, но она не думала, что я так скоро уеду. Я действительно собрался совсем внезапно. Начало подгораживать, и я сразу вспомнил про свое обещание Адели.

Когда я прощался с мадам Дардонвилль, она взяла с меня слово, что я никому не скажу о нашем разговоре, никому, даже Луи. Она предпочитала дать событиям идти своим естественным ходом.

Глава IX

НА ПОЧТАМТЕ

По возвращении в Новый Орлеан я первым долгом решил узнать, нет ли на мое имя писем из Европы. Так как в те времена письма не разносились еще по домам, адресатам приходилось или самим ходить на почтамт, или же посылать за письмами.

Ожидая важных для меня известий, я решил отправиться туда сам.

Я пришел в почтамт как раз в то время, когда там выдавали корреспонденцию, только что привезенную трансатлантическим пароходом. Как это всегда, бывало в таких случаях, в зале была большая толпа, но к окошечку все подходили по очереди, один за другим, по узкому проходу, отгороженному решеткой, Я тоже занял место в длинном ряду, медленно продвигавшемся вперед.

Я слышал, как стоящие впереди меня спрашивали, нет ли писем для них, причем каждый называл свою фамилию, а иногда добавлял к ней и адрес.

Почтовый чиновник большей частью никому не задавал вопросов и только называл сумму, которую надлежало уплатить каждому. Стоящий у окошка передавал ему деньги, получал от него письма и удалялся, освобождая место для следующего.

Когда до меня оставалось всего шесть или семь человек, я вдруг услышал знакомое имя:

— Луи де Отрош.