— Они на пикнике будут?

— Должны. Хотя насчет Пандоры не ручаюсь. Мне самой не терпится на нее посмотреть, я ее никогда не видела, только наслышана. Черная овечка в семье Балмерино. С неотразимо сомнительной репутацией.

— О, это уже воодушевляет.

— Можешь особенно не воодушевляться, она старше тебя на добрых десять лет. Если не больше.

— А меня всегда привлекали зрелые дамы.

— Едва ли «зрелая» — подходящее слово для Пандоры. Еще там гостит один американец по имени Конрад Таккер. И он оказался старым приятелем Вирджинии. Поразительно, да? А бедняжка Вирджиния вынуждена была сама отвезти Генри в школу, ввиду папиного отсутствия. Это было ужасно, по ее словам, и она не хочет об этом говорить. От Генри не поступило до сих пор никаких вестей, мы даже не знаем, как он там, миленький. Вирджиния не хочет звонить в школу, чтобы не показаться надоедливой мамашей. Почему бы ей не позвонить, не знаю. Почему ей нельзя поговорить с Генри?

В это время «субару» уже катил по главной деревенской улице.

— Здесь сверни налево, Ноэль, вот в эти ворота и в гору. Это — Крой, земли Арчи Балмерино. Сегодня он, наверное, охотится, но завтра перед балом мы у них ужинаем, ты с ним тогда познакомишься…

Дорога, круто забирая вверх, вела мимо полей и лугов на месте бывшего парка. Золотилась листва буков, выстроившихся в две шеренги вдоль дороги. Дальние холмы упирались верхушками в ослепительное осеннее небо. Солнце пригревало, но дул льдистый ветерок, и Ноэль порадовался, что надел толстый свитер.

— Теперь сворачивай на эту аллею. Когда-то она была сумрачная и вся в рытвинах, просто дорога к домику садовника, но Ви все переустроила, когда купила его у Арчи. Она потрясающий садовод. Я тебе уже рассказывала. Но ты только погляди, какой у нее тут открывается вид! Правда, ветрам есть где разгуляться, но теперь, когда подросла буковая живая изгородь, она немного защищает от ветра…

Маленький домик, ослепительно белый в лучах солнца, стоял среди зелени и пестрых цветов. Ноэль затормозил у входной двери, которая распахнулась им навстречу, и на крыльцо вышла крупная, статная женщина. Она приветственно раскинула руки, а бойкий ветерок сразу разлохматил ее седые волосы. Одета она была в очень старую твидовую юбку и вязаную кофту, на ногах — носки и грубые, толстые ботинки. Алекса выскочила из машины и мгновенно утонула в могучих бабушкиных объятиях.

— Алекса. Милая моя девочка, как я рада тебя видеть!

— С днем рождения!

— Семьдесят восемь, представляешь? Стара, как Мафусаил.

Она расцеловала внучку и через ее голову посмотрела на Ноэля, который вышел из машины с другой стороны и обошел «субару» спереди. Взгляды их встретились, задержались. Глаза Ви смотрели ясно и твердо, дружелюбно, но проницательно. «Я подвергаюсь оценке на глазок», — сказал себе Ноэль. И улыбнулся как можно шире.

— Здравствуйте. Я — Ноэль Килинг.

Вайолет отпустила Алексу и протянула ему руку. Рукопожатие ее было крепким, ладонь мягкая и сухая, пальцы сильные. Дама почтенного возраста, нельзя сказать, чтобы красивая, и в молодости, наверное, тоже красотой не отличавшаяся. Но в ее обветренном старом лице читались живость и ум, а морщины и складки на нем казались проложенными улыбкой. Ноэль сразу же ощутил к ней инстинктивную симпатию, расположение, не нуждающееся в словах, он угадал натуру, хотя и умеющую воспламениться неумолимой враждой, но также способную на верную, преданнейшую дружбу. И захотел, чтобы она была ему другом.

И тут она сказала странную вещь:

— Мы никогда раньше не встречались?

— По-моему, нет.

— Ваша фамилия… Килинг… Что-то знакомое, — она пожала плечами и выпустила его руку. — Ну, да неважно. — Она улыбнулась, и Ноэль понял, что пусть и некрасивая, но она, конечно, была когда-то обаятельной женщиной. — Как мило, что вы приехали с нами познакомиться.

— Я хочу поздравить вас с днем рождения. Мы привезли вам целый ящик подарков.

— Внесите в дом. Я потом все их разверну.

Ноэль вернулся к машине, утихомирил собак и вытащил ящик с подарками. Пока он возился, внучка с бабушкой уже скрылись в доме, и он прошел за ними следом по узкому коридорчику в светлую, полную воздуха гостиную со стеклянной дверью, за которой виднелся прелестный сад.

— Поставьте вон там, в углу! Сначала я хочу услышать все ваши новости. Алекса, кофе и чашки в кухне на подносе, ты не принесешь его сюда?

Алекса с готовностью скрылась на кухне.

— Ну, Ноэль… не могу называть вас мистер Килинг, сейчас так никто не говорит, и вы, пожалуйста, зовите меня Вайолет… Где бы вы хотели сесть?

Но он вовсе не хотел сидеть. Как всегда в новой обстановке, он хотел походить по комнате, рассмотреть, потрогать. Комната была очаровательная: нежно-желтые стены, ярко-розовые занавески из вощеного ситца и кремовый ковер от стены до стены под плинтус. Вайолет Эрд, он знал, поселилась здесь не так давно, на всем еще лежит отпечаток свежести и легкости — признак недавней перетряски; но мебель, картины, безделушки, книги и фарфор — все это, по-видимому, приехало сюда вместе с нею из прежнего обиталища, из Балнеда, надо полагать. На кресла и кушетку наброшены льняные покрывала кораллового цвета, и такими же салфетками выстланы полки в шкафчике из черного дерева, за стеклянными дверцами которого стоит сервиз розового китайского фарфора. Всюду, на что ни посмотришь, либо очень живописные, либо какие-то полезные вещи — словно беличьи запасы, собранные за долгую жизнь и радующие глаз на старости лет. Подушечки ручной работы, ивовая корзина с поленьями для камина, медная каминная решетка, мехи — раздувать пламя, шкатулка с рукоделием, маленький телевизор, стопка журналов, вазочки с сухими цветочными лепестками, фотографии в серебряных рамках, букетики живых цветов, группки дрезденских фарфоровых фигурок.

Она провожала его глазами. Он оглянулся с улыбкой. Сказал:

— Вы следуете правилу Уильяма Морриса.[23]

— А что это за правило?

— Держать в доме только то, что, на ваш взгляд, либо нужно, либо красиво.

Ей это показалось занятным.

— Кто вас этому научил?

— Моя мать.

— Старомодное правило.

— Но применимое и сегодня.

В камине потрескивало два-три поленца. На каминной полке стояли две стаффордширдские фарфоровые собачки, а над камином…

Ноэль, прищурившись, подошел, чтобы лучше рассмотреть картину. Это было живописное полотно — ребенок на лужайке среди лютиков. На лужайке лежат тени, но в отдалении виднеются залитые солнцем прибрежные скалы и море и фигурки двух девочек постарше. Игра светотени привлекла его внимание не только потому, что словно излучала тепло: сама живописная манера автора показалась ему узнаваемой, как неожиданно встреченное знакомое с детства лицо.