от прохладных капель дождя и своенравного ветра, идя по тропинке, проложенной у берега озера. В ногах — слабость и я, спотыкнувшись о скользкий камешек, кое-как удерживаюсь на месте, но не падаю и, чуть нагнувшись вперед, пробегаю, прикрывая руками голову от нарастающих обильных осадков, но мою быстроту укрощает тонкоголосая трель, прозвучавшая над ухом:

— Что, милочка, опаздываем?

Вздрогнув всем телом и с безумным видом обернувшись назад, я ощущаю преходящий через себя враждебный взгляд горящих зловещим пламенем агрессивных глазищ, нагоняющих необъяснимо-страшную волну. Чёрные распущенные, беспорядочно уложенные волосы ниспадают на плечи босой, одетой в льняную длинную сорочку, будто та, едва проснувшись, сразу же выбежала из квартиры в погоне от кого-то. Вздымаемые ветром её вихри в союзе с темными-темными кругами под глазами образуют воплощение бешенства. С языка так и тянется слово — колдунья. Отложенное в памяти выражение «милочка», позволяет определить, даже без видения её лица, кто стоит передо мной. Тягостное чувство неприязни к ней передергивает меня, но не до конца растворяя во мне храбрость и бесстрашие. Онемев от неожиданного её появления и смекнув, что она каким-то образом влезла в наши головы с Джексоном и выяснила, что у нас состоится встреча, все слова застывают в моем горле. «Она обо всем узнала?» Мгновение спустя абсолют раздражительности подходит ещё ближе, скользя голыми ступнями по грязной дорожке, а я, инстинктивно в ужасе отпрянув на шаг назад, окидываю её очарованными глазами и замечаю некую отрешенность в ее сказочном образе ведьмы. Она хорошо вошла в эту роль. «Видела ли девица свое зеркальное отражение? Для чего этот маскарад?» — Мысли лихорадочно метаются, обстроенные страшным безлюдьем, окружившим меня, что сильнее подгоняет панику.

— Вот я и сняла с тебя оболочку безгреховности! — непоколебимо выплескивает она, водя когтями по своим рукам с такой силой, что на её коже остаются красные полоски. — Настал час расплаты! Твой приговор уже подписан! — Её гнев растёт, а интонация заставляет сотрясаться грудь. Сконфуженно пробормотав: «Здравствуй, не ожидала тебя увидеть», я пристально присматриваюсь к ней, с каждой секундой переставая понимать, где я и не блуждаю ли в дебрях ночного кошмара?

От яростно-возбужденной, не оставляющей в покое движения своих рук, слышатся рычания, как с разъяренного пса, стремящегося наброситься на лакомый кусочек.

— Уйди! Я вижу всё сама! Я сама определю её жизнь! — смотря по правую сторону, к кому-то обращается она, подвергая меня еще большему смертельному напряжению. По венам разгоняется адреналин.

Охваченная безотчетным страхом, с сомнениями, зашевелившимися в груди, что я приехала по назначению, — не была ли я обманута её уловками? — говорю напуганным голосом, неистово молясь про себя, чтобы Джексон появился с минуты на минуту:

— Белла, что происходит? Ты… что такое говоришь? — Я недвижно гляжу перед собой, но не на неё.

Беспрерывно с истерикой хохоча, она садится в позу лотоса прямо на слой грязи, собравшейся на гранитной плитке, и, показывая на меня пальцем, как обезьяна через решетку в зоопарке, высказывает в лицо, при этом напуская на себя важность:

— Мне доложили тайну! Всё это время ты была с Джексоном у меня за спиной, изображала святую невинность! — Я дико озираюсь, побелев от её действий, которые для нормального человека покажутся, мягко говоря, неадекватными. Подкожным чутьем я улавливаю, что ей все стало известно. — А я, — её смех становится настолько противным, схожим с ощущением, исходящим от звука при использовании наждачной бумаги, — а я-то видела в тебе обычную девушку. Но модели все продажные и работают через постель. Из-за тебя мой жених расстался со мной, из-за тебя он так поступил! Ты подговорила его, ты украла его у меня! Мы собирались пожениться, а ты подорвала все наши планы! Моей жизни не существовать без него! Мы проводили дни в сладком покое и гармонии, пока не явилась ты! — Прослеживается пагубная одержимость её Джексоном. — Ты сгубила меня! — С её глаз начинают стекать крупные слезы и уже через секунду невыносимые рыдания обволакивают ее голос, делающим его и без того пронзительным, визгливым. После, раздирающим сердце гоготом, с враждебностью она изрыгает, точно в припадке безумия:

— Ты ответишь за это! Вв-вв-еед-ь-ма! Сядь немедленно! Сядь немедленно напротив!

Целостность её внутреннего мира явно нарушена. Довела её до этого состояния — кричащая в ней жажда мести, неудавшаяся любовь и желание иметь больше.

Безропотно покоряясь её приказанию, с отвращением, но без проявлений упреков и злости, я следую запрограммированной в себе позиции, что при разговоре с человеком, гневно выражающимся на тебя, не отвечать тем же и держать свои эмоции под усиленным контролем. «Где же Джексон? Дома ли он вообще?»

— Что ты наделала? Ты могла жить, а скоро уже будешь под землей. — От таких утверждений не по себе. — А-а-а, ты сразу нацелилась на него, как только засекла, что он не из простых. И за нос меня водила. Притворялась, что вы работаете над чем-то вдвоем, но всё это было сплошной ложью! Я делала для него всё… Я ему могу столько всего дать, а чего можешь дать ты?

— Белла, ты, ты… любишь… — я держусь, говоря с уступчивостью, — ты его любишь, очень любишь. Этого никто не отрицает! Ты можешь подарить ему весь мир — и это факт. Ты была с ним, ты дарила ему любовь, но так уж сложилось, что он не намерен выстраивать с тобой серьезные отношения и… — Я пытаюсь, насколько это возможно, молвить мягко, выбрав ход по краям, не залезая в центр.

— Джексон уже платит за то, что бросил меня! — Она будто не слышит меня и показывает жестокие клыки демонов, выбрасывая правду. Или я задела её легкоранимую боль о любви.

Платит? Платит? Вот кто стоял за этим всем. Джексона подставили намеренно. Все беды исходят от известного теперь мне источника.

— Что? Белла! — с тонюсенькой искрой возмущения произношу я. — Ты хочешь сказать, что это ты посадила за решетку того, кого ты любишь? — Гнев пробивается во мне, ведь если бы не помощь моего покойного отца, любимый был бы заключен в тюрьме ни за что. — Ты желаешь, чтобы он страд…

Посылая мне гневный взгляд с бранью, она перебивает на полуслове:

— Я желаю только одного — твоей смерти! — каркающим голосом непоколебимо настаивает она на том, что задумала. — Ты и только ты мне мешаешь!

— Ты здорова, Белла? Что ты такое говоришь? Я не связана никак с решением Джексона, пойми же… — неохотно вырывается из меня, обуянной страшными картинами воображения. Я чувствую себя пристыженной, обнаженной под ее взглядом.

Хриплым от ярости голосом она рявкает:

— И ты