…«время близко». — Восходит к библейскому выражению; ср.: «Время мое близко; у тебя совершу пасху с учениками моими» (Евангелие от Матфея, гл. 26, ст. 18).

190

…«тишайшего» царя»… — В 1861–1862 гг. Достоевский неоднократно упрекал И. С. Аксакова и славянофилов вообще за идеализацию допетровской Руси, здесь же он сам во многом следует им в характеристике царя Алексея Михайловича (1629–1676). Между тем уже один из современников Достоевского отмечал: «Характеристика царя Алексея Михайловича видна в его государственной деятельности, домашней жизни и отношениях к людям. Глубоко религиозный, живой, впечатлительный, способный быть нежным другом и опасным врагом, тихий вообще («тишайший», как величали его льстецы), но, а то же время, строгий, а иногда „смирявший“ (бивавший) собственноручно провинившихся, милостивый, даже слабый к своим „ближним людям“ и мстительный недругам, мягкий и жестокий, сочинитель забавного „Урядника сокольничья пути“ и Учредитель страшного приказа „Тайных дел“ — царь Алексей Михайлович представляет личность, полную двойственности весьма типичной” (Хмыров М. Д. Царь Алексей Михайлович и его время. 1629–1676: Нравоописательный очерк // Древняя и новая Россия. 1875. № 12. С. 310). Обосновывая свое заключение, Хмыров указывал на то, что во время московского бунта 1662 г., подавленного «по знаку» «тишайшего», «человек 100 утонуло в реке; больше 7 000 было перебито и переловлено <…> наказали тех, кто суетился заметнее других: вешали, резали ноги, руки и ссылали в дальние города». Хмыров также цитировал книгу Г. К. Котошихина (ок. 1630–1667), в которой приводились факты жестокого обращения Алексея Михайловича, с боярами и «ближними людьми», и напоминал о том, что в течение своего царствования этот царь «увеличил Россию территориально» больше, «чем все его предшественники», — за счет присоединения Малороссии, завоевания Смоленска и обширнейшей территории юго-восточной Сибири (см. там же. № 11. С. 200; № 12. С. 311).

191

Мне сообщили одну выписку… — Цитируемую далее выписку из записок архидиакона Павла Алеппского сообщил Достоевскому в письме от 12 апреля 1877 г. архимандрит Леонид (Лев Александрович Кавелин, 1822–1891), настоятель Воскресенского монастыря Новый Иерусалим.

192

Штос<с> — карточная игра.

193

Но ведь если я убью себя — какое мне тогда дело и до стыда, и до всего на свете? — Ранее, в «Бесах», Николай Ставрогин задавал себе подобные вопросы: «Я иногда сам представлял <…> если бы сделать злодейство или, главное, стыд, то есть позор, только очень подлый и… смешной, так что запомнят люди на тысячу лет и плевать будут тысячу лет, и вдруг мысль: „Один удар в висок, и ничего не будет“. Какое дело тогда до людей и что они будут плевать тысячу лет, не так ли?» (7, 224).

194

…мне вдруг представилось одно странное соображение — Ощущал ли бы я за тот поступок стыд или нет? — Почти такая же гипотеза волновала и Ставрогина: «Положим, вы жили на луне <…> вы там, положим, сделали все эти смешные пакости <…> Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, во всю луну. Но теперь вы здесь смотрите на луну отсюда: какое вам дело здесь до всего того, что вы там наделали и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?» (7, 224).

195

Сны, как известно, чрезвычайно странная вещь ~ с ним происходят во сне вещи совсем непостижимые. — Это (и другие) рассуждение о снах во многом автобиографично (Достоевскому часто снился умерший старший брат М. М. Достоевский), и оно непосредственно развивает мысли о природе и психологии снов в «Преступлении и наказании» и «Идиоте».

196

«Это Сириус?» — спросил я… — Об этой звезде (в созвездии Большого Пса) много сообщается в книге К. Фламмариона, имевшейся в библиотеке Достоевского: «Сириус был замечен как самое блестящее светило на эфирном своде <…> самая яркая на Небе звезда, Сириус. <…> Египтяне, наблюдавшие по утрам, назвали Сириуса пламенным, потому что за его утренним появлением следовали летние жара и зной» (Фламмарион К. История неба. СПб., 1875. С. 107, 133, 458; см. там же. С. 135–137).

197

…Греческий архипелаг… — Острова в Эгейском море, колыбель европейской цивилизации.

198

…я убежден, что они как бы чем-то соприкасались с небесными звездами, не мыслию только, а каким-то живым путем. — Эти мельком высказанные «смешным человеком» идеи подробно развивает Зосима в рассуждении «О молитве, о любви и о соприкосновении мирам иным». Алеше Карамазову (в главе «Кана Галилейская») дано познать «истинность» этого поучения Зосимы: «Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, „соприкасаясь мирам иным“». В записной тетради 1880–1881 гг. Достоевский отмечает «упорное» и «постоянное» убеждение человечества в «соприкосновении мирам иным».

Идеи с явной мистической окраской о соприкосновении иным мирам имеют давнюю, античную традицию, сильно видоизмененную христианской литературой. Отражение этих идей чувствуется и в космологических концепциях Ш. Фурье, с которыми Достоевский, конечно, был хорошо знаком. Так, в трактате «Объяснение некоторых линий всеобщих судеб» Фурье утверждал, что «всё, начиная с атомов вплоть до небесных тел, образует картину свойств человеческих страстей», обещая читателям, что в будущих трудах «будет доказано при помощи законов социального движения, что ваши души обойдут эти планеты на протяжении вечности и что вечное блаженство, надежду на которое дают вам религии, будет зависеть от благосостояния других планет, где ваши души соединятся с материей после того, как проведут восемьдесят тысяч лет на планете, на которой мы обитаем <…> исчисление, которое откроет вам счастье, каким наслаждаются на других небесных телах, даст вам в то же время средства ввести на вашей планете благосостояние, весьма близкое к благосостоянию самых счастливых времен» (Фурье. Избранные соч. М., 1951. Т. 1C. 136–137).

199

…но никогда я не замечал в них порывов того жестокого сладострастия — единственным источником почти всех грехов нашего человечества. — Мотив сладострастия — начиная с «Униженных и оскорбленных» — один из самых устойчивых в творчестве Достоевского. «Смешной человек» говорит о сладострастии значительно резче и трагичнее, чем Дон-Кихот в своей речи об утраченном золотом веке. Мысль героя рассказа ближе к тезисам Руссо в знаменитом трактате «Рассуждение о происхождении и основании неравенства между людьми» (1754): «Среди страстей, которые волнуют