– Салара и Азима. Мы поговорили, затем мы пошли по главной улице, а они решили сократить путь переулками. Когда мы дошли до водостока, из переулка на меня буквально вывалился Салар. Кто-то подкараулил их в этом переулке.

Я распахнул пиджак, продемонстрировав кровавые пятна, и сразу же запахнул его снова. Они пришли в некоторое замешательство, как всегда бывает с гангстерами, когда они осознают, что оказались обязанными кому-то.

– Мы привезли его сюда на такси, – продолжил я, садясь на скамейку, – и ждем здесь, чтобы узнать, как пройдет операция. Присоединяйтесь к нам, если хотите. Карла принесет чай.

– Мы должны сделать кое-что, – ответил Фааз-Шах.

– Но надо, чтобы кто-нибудь из Компании дежурил здесь. Салар все еще в опасности. Оставь одного человека, Фааз-Шах.

– Мне нужны все мои люди. А ты уже здесь. Ты же вроде еще сохраняешь верность Компании?

– Смотря какой.

Он засмеялся, но затем оборвал себя:

– Мне действительно нужны все. Понимаешь, он родственник.

– Салар?

– Да. Он мой дядя. Его близкие уже выехали сюда. Я был бы благодарен тебе, если бы ты их тут дождался.

– Договорились. И возьми это. – Я вручил ему цепочку Салара. – Он хочет, чтобы ее передали его сестре, если он не выживет.

– Я отдам ей.

Он взял цепочку с осторожностью, словно боялся, что она его укусит, и запихнул в карман. Затем сумрачно посмотрел на меня и против воли выдавил:

– Я твой должник, Лин.

– Да брось.

– Нет, я тебе должен, – повторил он, сжав зубы.

– В таком случае считай лучше, что ты должен мисс Карле. Если услышишь, что ей грозит какая-нибудь опасность, предупреди ее или меня, и мы будем в расчете. Идет?

– Идет, – ответил он. – Худа хафиз.

– Аллах хафиз, – отозвался я.

Они потопали прочь, глаза их горели жаждой мести. Я был рад, что меня это больше не касается. Я был рад, что доставляю теперь раненых в больницы, вместо того чтобы ранить их самому. Наверное, Конкэннон так же радовался тому, что хоронит врагов, а не убивает их. В этой серо-зеленой тишине запах дезинфицирующих средств, отбеленных простынь и горьких лекарств показался мне вдруг настолько больничным, что мое сердце стало биться учащенно. На несколько секунд привычные боевые эмоции овладели мной, и мысленно я отправился вместе с Фааз-Шахом и его друзьями сражаться в ночной тьме. Я почувствовал страх и ожесточение, словно уже вступил в драку. Но затем понял, что не участвую в ней на этот раз. И никогда больше не буду участвовать.

Очнувшись от своих воинственных мыслей, я увидел, что по коридору ко мне медленно приближается Карла вместе с каким-то человеком. Это был уборщик, одетый в робу, какую носят те, кто выполняет самую грязную и низкоквалифицированную работу. На лице Карлы блуждала улыбка, в ней светилось нетерпение поделиться каким-то секретом.

Она усадила уборщика рядом со мной.

– Тебе во что бы то ни стало нужно познакомиться с этим человеком и выслушать его историю, – сказала она. – Дев, это Шантарам. Шантарам, это Дев.

– Намасте, – произнес я. (Приветствую вас.)

– Расскажите ему, Дев, – попросила его Карла, улыбнувшись мне.

– Это не такой уж интересный рассказ и к тому же грустный. Может быть, как-нибудь в другой раз, – ответил он и хотел встать и уйти, но Карла мягко усадила его обратно:

– Дев, ну пожалуйста, расскажите ему то же, что рассказали мне.

– Но я могу потерять работу, если не вернусь сейчас к своим обязанностям.

– Это не важно, – ответила она, – все равно, закончив свой рассказ, вы поедете с нами.

Дев посмотрел на меня. Я улыбнулся ему.

– Слово женщины – закон, – сказал я.

– Но я не могу уехать во время своей смены.

– Вы сначала расскажите, а потом решим, что делать дальше.

– Ну хорошо, как я уже говорил вам, меня зовут Дев и я садху, – начал он, глядя на свои руки.

Он был обрит наголо, никаких амулетов и браслетов не носил. Под рабочей робой на нем ничего не было. Он был на вид обыкновенным исхудалым работягой с шапочкой на голове и босыми ногами.

Но в его жестком лице была сила, какой не чувствовалось в фигуре, а глаза, когда он поднимал их, все еще были способны разжечь огонь на берегу моря.

Садху, поклоняющиеся Шиве, посыпают себя пеплом из крематория, разговаривают с призраками и вызывают демонов – пускай лишь мысленно. Жесты нашего садху были смиренны, но в лице была неукротимость.

– Когда-то я носил длинные косички-дреды, – вспоминал он. – Для людей, курящих гашиш, они служат антеннами общения. Тогда меня приглашали покурить все. А теперь, когда моя голова обрита, никто не поделится со мной и стаканом воды.

– А почему вы обрили голову, Дев? – спросил я.

– Я опозорил себя, – сказал он. – Я был в расцвете сил. Бог Шива сопровождал меня повсюду. Я не боялся укусов змей. Я спал с ними в лесу. Я просыпался оттого, что леопарды подходили ко мне и лизали мое лицо. Скорпионы прятались у меня в волосах, но не жалили меня. Во время моего покаяния никто не мог посмотреть мне в глаза не мигая.

Он остановился и посмотрел на меня. Его глаза были глазами дикой природы, глазами мертвых.

– Это все жадность, – сказал он. – Она ключ ко всему. Она доводит до греха. Меня обуяла жажда власти. Я проклял одного человека, иностранца, за то, что он непочтительно обошелся со мной на улице. Я предсказал ему, что его богатство погубит его, и, когда я сделал это, вся сила вытекла из меня, как вода из опрокинутого кувшина.

Волосы у меня на руке зашевелились. Я посмотрел на Карлу, сидевшую по другую руку от святого уборщика. Она кивнула мне.

– Там были два иностранца? – спросил я.

– Да. Один из них, англичанин, был очень добр. Другой был очень груб, но я все равно жалею, что проклял его и, возможно, причинил ему вред. Я изменил собственному служению. Я пытался найти этого человека, чтобы снять с него мое проклятие, но не смог, хотя искал повсюду.

– Дев, – сказала Карла, – мы знаем человека, которого вы прокляли, и можем отвезти вас к нему.

Бритый садху согнулся пополам и тяжело задышал, но затем медленно выпрямился.

– Это правда?

– Да, Дев.

– Дев, вам плохо? – спросил я, положив руку на его худое плечо.

– Нет-нет, – ответил он. – Маа! Маа![121]