— Конечно, новоделы, — сказал он, подходя к стене с оружием. — У меня приятель увлекается такими штучками давно, причем делает латы и кольчуги точно в соответствии со старинными описаниями. Он и мечи кует, и кинжалы. Половина из этой коллекции — его рук дело, хотя есть и настоящее боевое оружие. Например, эта катана.

Тарас снял со стены слегка изогнутый клинок с красивой позолоченной рукоятью, крутанул вокруг себя, создавая смертоносный веер «пресечения намерений».

— Или вот немецкий охотничий меч, хиршфангер.

Тарас переложил катану в левую руку и снял прямой обоюдоострый клинок с двумя долами и с рукоятью из рога. Полюбовался игрой муаровых узоров на клинке и сделал сложное движение сразу двумя мечами, так что они, вращаясь, обтекли его тело с двух сторон.

— Здорово! — захлопала в ладоши Тоня. — Ты отлично фехтуешь! Как называется этот прием? — Она попыталась повторить движение Тараса обеими Руками.

Он улыбнулся.

— По-японски фехтование двумя мечами называется риото-дзукай, хотя есть и другие названия: «македонская защита», «колокол», «оселедец», «чешуя Радогора».

— Как-как? Не поняла. Чья чешуя?

— Существовал две тысячи лет назад такой легендарный русский воин Радогор, непревзойденный мастер меча, создавший свою технику боя. Она так и называется — сеча Радогора.

— Откуда ты знаешь?

Тарас улыбнулся, повесил мечи на место.

— Мои предки встречались с ним и кое-чему научились, ну, а я уже учился у них.

— Как это? — Тоня смотрела недоверчиво, не зная, как реагировать на его слова. — Разве твои предки жили так долго? Ты о дедушке говоришь? Или шутишь?

— Ни капельки, я действительно учился у предков — по родовой памяти, но об этом мы еще поговорим. — Он не удержался и снял со стены нож с рукоятью, состоящей из двух половинок. — Нравится?

— Да… страшный…

— Ну, никакой он не страшный. Это балисонг. А вот этот меч действительно страшный.

Тарас дотянулся до длинного меча с рукоятью, обтянутой простой черной лентой.

— Это борей, русский меч. Копия, к сожалению, аналог мне достать не удалось, археологи его изучают. Копию же сделал мне мой приятель Саша. Но сделал так здорово, что им вполне можно сражаться. Ладно, я могу рассказывать об оружии долго, а ты замучилась. Располагайся пока. Вот твоя спальня, за печкой, она самая уютная. — Тарас откинул занавески, отгораживающие спальню от гостиной. — Здесь все чистое, стираное. Одежду вешай в шкафчик, вот вешалки. Если что надо будет переставить, поправить, передвинуть — сделаем. Переодевайся и будь как дома.

Он шагнул из спальни, но она удержала его, посмотрев серьезно и пытливо.

— Здесь кто-нибудь спал… до меня?

— Когда-то спал я, — ответил так же серьезно Тарас, — когда был маленький. Иногда останавливалась бабушка. И все. А что?

Тоня с облегчением вздохнула, отпустила его рукав, порозовела под его взглядом.

— Ничего… я суеверная. Иди, я буду переодеваться.

Сбитый с толку Тарас поплелся на кухню, размышляя над странной обмолвкой девушки, потом встряхнулся, переоделся сам и в гостиную вернулся уже с подносом, на котором стояли фарфоровые чашки из маминого сервиза с перламутровым отливом, кофейник, сахарница, конфеты и печенье. Тоня в халатике, превратившем ее в худенькую девочку-подростка, перестала рассматривать оружие и забралась с ногами в любимое кресло Оксаны. Тарас устроил поднос на журнальном столике, разлил по чашкам кофе, сел в другое кресло, собираясь провести вечер так, как мечтал еще в Чечне, и в это время кто-то вошел в дом.

Тарас напрягся, включая внутреннее зрение, и с сожалением вспомнил, что не забрал у Оксаны ключи.

В сенях что-то стукнуло, простучали по половицам каблучки, дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась Оксана с тортом в одной руке и сумочкой в другой.

— Вот и я…

Она увидела Тоню, и улыбка сползла с ее красивых, полных, умело подкрашенных губ.

— Ты… не один?!

Тарас аккуратно поставил чашку на поднос, посмотрел на Тоню, лицо которой изображало простодушное любопытство.

— Это Оксана, моя… приятельница. Работает в фитнес-клубе. — Он посмотрел на позднюю гостью. — Оксана, это Антонина, дочь друга моего учителя, погибшего в Чечне три дня назад.

— Да уж вижу, — прикусила губу Оксана, не слушая его. — Надо же, какая незадача. Я думала, тот случай в клубе не отразится на наших отношениях. — Она смерила Тоню пренебрежительным взглядом. — Это же пигалица, что ты в ней нашел?

— Извини, Тошка, она иногда неудачно шутит, — глянул на Тоню Тарас, встал, поворачиваясь к Оксане. — Может быть, разденешься, присядешь с нами, поделишься новостями?

— Вот барахло! — хмыкнула Оксана, нехорошо улыбаясь. — Я как дура мчусь сюда, покупаю шампанское, торт… а он с какой-то пигалицей кейфует!

— Оксана!

— Что Оксана?! — взъярилась барменша. — Я с Григорием всего два раза встречалась, и не дома, как ты! Подумаешь, увидел в клубе, скандал устроил! А у самого губа не дура! Решил компенсировать? — Она вдруг с размаху шмякнула торт на пол. — Где ты ее подобрал?! Да я тебе сотню таких…

Тарас вдруг оказался рядом, подхватил Оксану под локоть и стремительно вывел из гостиной, так что она не сразу поняла, что происходит. В сенях он сказал, глядя ей в глаза, пытаясь мысленно-волевым усилием успокоить женщину:

— Это дочь прокурора! Еe отца убили! Она будет жить у меня… какое-то время. Если не хочешь остаться в ее глазах хамкой, извинись.

— Да пошел ты! — махнула рукой сникшая Оксана, поворачиваясь к двери; возбуждение схлынуло, глаза ее потухли. — Знаем мы этих дочерей… Так хорошо все было… а ты взял и испортил…

Она открыла дверь, оглянулась, разглядывая Тараса с язвительной улыбкой и одновременно с завистью:

— Желаю приятно потрахаться.

Вышла, изо всех сил хлопнув дверью.

Тарас постоял немного, провожая гостью мысленным взором. Щеки горели. Было неприятно, горько и стыдно.

Вздохнув, он вошел в гостиную, остановился у порога, встретив взгляд Тони, развел руками.

— Извини…

— Я понимаю, — тихо проговорила девушка. — Догони ее, объясни. Она любит тебя, простит… У Екклесиаста есть изречение: нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил.

Тарас покачал головой и вдруг засмеялся. Она посмотрела на него с удивлением.

— Я что-то не так сказала?

— Все так, Антонина Антоновна, особливо касательно греха. Грешен я, чего уж там. Только все дело в том, что не любит она меня. Себя больше любит. Так что не переживай.

— А ты ее?..

Тарас заглянул в глаза девушки, в которых плавилась грусть, сомнения и ожидание чуда. Подошел вплотную, опустился перед ней на корточки.