– Как бы то ни было, таких случаев – один на миллион, – добавил Стиви. – Но заниматься, как вы в Довере, двадцатилетними солдатами… детьми еще… изо дня в день… – Водитель опять замолчал, не зная, как продолжить фразу.

Зиг кивнул, глядя на мелькающие за окном сплошной зазубренной линией кладбищенские надгробия. Интересно, кладут ли сторожа на могилу свежие цветы, за которые он платит каждый месяц. Надо бы проверить. Ему хотелось проверить. Хотелось ее увидеть. В прошлом он боялся сюда приезжать. Таков тайный механизм длительной потери.

После смерти Мэгги Зиг страшился посещать места вроде побережья Джерси, где они бывали с дочерью во время каникул. Но несколькими годами позже такая поездка пробудила самые светлые воспоминания – запуск огромного воздушного змея-бабочки, еще одну игру в прятки, когда он нашел дочь свернувшейся клубком под креслом, совместное поедание неумело испеченной пиццы и восхитительно мягкого мороженого, разноцветные блестки у нее на губах – воспоминания возвращались частями, как поощрительный приз. То же самое происходило сегодня: нахлынули картины осенних деревьев, оранжево-желтой листвы в тот день, когда родилась Мэгги. Воспоминания, превращавшие сердце в первые дни после утраты в открытую рану, спустя годы несли успокоение. Зиг на мгновение ощутил безмятежность.

Вскоре она растает без следа.

– Последняя остановка, – объявил водитель, когда машина свернула на Леджион-драйв и подкатила к одноэтажному серому зданию рядом с пожарной частью. Вывеска была новая, однако зеленые с белым буквы «Похоронное бюро Лонгвуда» не изменились. – С возвращением.

Зиг обернулся.

– Откуда вы знаете?

– Что знаю?

– Что я отсюда? Вы сказали «с возвращением». Я не говорил вам, что жил здесь… работал.

– Я навел справки.

– Почему?

Стиви нажал кнопку на верхней консоли. Дверь гаража похоронной конторы медленно поднялась, катафалк въехал внутрь.

– Вы не ответили на мой вопрос, – требовательно напомнил Зиг, нащупывая в кармане нож.

В гараже автоматически зажегся свет. Там хранились стопки оранжевых дорожных конусов, аккуратно смотанный шланг, несколько канистр с моющим средством – катафалк всегда должен быть идеально чистым. Справа на стальных тележках – два металлических гроба.

Стиви заглушил мотор и наконец повернулся к Зигу. Глаза – как черные угли.

– Вам следует пройти внутрь.

– С какой стати?

– Вас ждут.

* * *

Зиг узнал запах сухих цветов и средства для чистки ковров. Его бывший начальник пользовался этим трюком, чтобы клиенты чувствовали себя как в обычном доме, а не в обиталище смерти. Это, как и почти весь антураж похоронного бюро, тоже было одной видимостью.

– Здесь есть кто-нибудь? – позвал Зиг, медленно двигаясь по широкому коридору, соединяющему гараж с домом. Пальцы касались ножа в кармане. – Эй!

Ему никто не ответил.

Зиг выругал себя за невнимательность. Когда покойных солдат доставляют в родные места, похоронные конторы там обычно украшают цветами и американскими флагами. У входа собираются люди. Полицейские и пожарные на своих машинах приветствуют катафалк, как на параде. В Лонгвуде же царила тишина. Сначала Зиг связал это с тем, что Нола уехала отсюда много лет назад, или с тем, что поменяла свои распоряжения совсем недавно. Теперь же до него дошло – кто-то не хотел поднимать шум.

– Я здесь. Вам доставили то, что вам нужно, – произнес Зиг, проходя мимо спуска в подвал, где находилась комната для бальзамирования.

В горле застрял хорошо знакомый комок. В этом помещении он увидел свой первый труп. Нет, не совсем так. Когда ему было одиннадцать лет, в большом желтом шезлонге посреди гостиной их дома он обнаружил мертвой свою бабушку, кожа – белая, как фарфор, тени для век – ярко-синие, запах духов – все такой же резкий.

Годами позже Зиг обучался в этом подвале своему ремеслу. Набирался опыта на покойниках, учился вводить бальзамирующий состав в нужное место щек, чтобы улыбка не вышла кривой или слишком широкой – кому приятно видеть в гробу клоуна? – ровно такой, чтобы, по выражению Раймонда, прежнего босса Зига, «сделать товарный вид». И однажды в этом же самом подвале Зиг стоял и смотрел на мешок ПВХ на молнии, внутри которого лежал труп таких малых размеров, что мешок казался пустым.

Он всем сказал, что будет обрабатывать Мэгги сам. Травмы были слишком тяжелы. Жена сопротивлялась, умоляла, но он объяснил ей, что это его привилегия, что нет чести выше, чем упокоить с миром того, кого любишь.

Как он ошибался.

Стоило ему увидеть мягкие каштановые волосы дочери… его прорвало. Когда теряешь близкого человека, в конце концов наступает момент для слез. Не обычных слез, когда, поплакав и пообнимавшись, на другой день после похорон выходишь на работу и думаешь: «Надо что-то изменить в жизни, больше ее ценить».

Нет, настоящие слезы подкрадываются незаметно, застигают врасплох, мгновенно ввинчиваются в горло и грудь, лишая способности дышать, и ты начинаешь рыдать так, как никогда не рыдал, хватая ртом воздух, выжимая из себя стон, от которого сводит живот, всю сердцевину, корежит все твои представления о вселенной. Это уже не скорбь. Это – полная безысходность.

В тот августовский вечер Зиг именно так рыдал над телом своей дочери в этом самом подвале. И заново переживал все сейчас, толкая закрытую дверь и входя в приемную.

За спиной раздался тихий щелчок. Пистолет.

Зиг обернулся.

Женщина высокого роста, с заостренными чертами лица. Красивая, резкая. Волосы прямые, седые, с единственной подкрашенной темной прядью. При ближайшем рассмотрении седина оказалась не старческой, а скорее серебристой, оттенка лунного света. Женщина была совсем не похожа на себя прежнюю. Однако черные глаза с золотыми искорками и шрам на ухе не позволяли спутать ее с кем-то другим.

– Руки! – приказала Нола Браун, целясь из пистолета в лицо Зига.

* * *

Ноле двадцать шесть лет.

– Опорожнить карманы! – приказала она.

– Думаешь, я вооружен? – с улыбкой спросил Зиг.

– Без разговоров.

Нола его не узнала, понятия не имела, что незнакомца зовут Зиг. Впрочем, ей никогда не нравились обаяшки, и этот тоже не понравился.

– Нож! – сказала она, махнув пистолетом. – В правом кармане.

Зиг в замешательстве остановился.

Нола сразу определила, что он с ножом, стоило ему войти в комнату. При первом же импульсе страха руки незнакомца сами собой потянулись не к поясу, груди или лодыжке, где мог быть спрятан пистолет, а в брючный карман. Баллончик со слезоточивым газом? Вряд ли, мужик староват и, вероятно, слишком много о себе мнит. Остается холодное оружие.