Во времена Гражданской войны, в первые три или четыре года непосредственно после злополучного 1871 года, проституция стала самым крупным и прибыльным бизнесом чикагского «дна» и одной из основных социальных проблем города. Существовали две основные причины, почему порок, будучи поставленным на коммерческую основу, сумел так прочно укорениться в столь короткие сроки. Во-первых, полиция не сделала никаких попыток остановить неконтролируемый поток «увядших розовых лепестков общества», по определению чикагской «Джорнал», который устремился в Чикаго в начале Гражданской войны, и не смогли помешать проституткам, девяносто процентов которых остались без крыши над головой после Великого пожара, вернуться снова в бордели и публичные дома. Во-вторых, общественное мнение тех времен расценивало проституцию как нечто неизбежное, и в общем закрывало глаза на порок, пока он держался в рамках приличия. Даже «Пески» вряд ли были бы уничтожены, если бы их порочность не была столь вопиющей и если бы Вильям Б. Огден не был бы заинтересован в их земле. К тому времени, когда в Чикаго осознали степень серьезности угрозы, этот бизнес уже был тесно связан с салунным и приобрел контакты с политиками – в результате чего смог просуществовать практически беспрепятственно и неконтролируемо почти половину столетия.

Число борделей в Чикаго в течение 60-х годов XIX столетия никогда официально не регистрировалось, но, по газетным отчетам и доступным полицейским и судебным протоколам, его можно оценить где-то между двумястами и двумястами пятьюдесятью, это не считая домов свиданий и борделей при салунах. Они предоставляли работу примерно двум тысячам проституток, что следует из того факта, что в 1867 году полиция провела 1670 арестов обитательниц домов терпимости и 542 ареста содержателей этих притонов. Ни содержательниц публичных домов, ни проституток не беспокоили, таким образом, чаще чем раз или два в год, а тех, кто имел знакомых среди политиков или влиятельных владельцев баров, полиция тревожила и того реже. И совсем невероятным кажется то, что за один год полиция арестовала более половины женщин, зарабатывавших на жизнь грехом.

Кроме низкопробных притонов Пятачка Конли, Переулка Костей и Чикагского Пятачка, чикагские бордели времен войны находились в основном на улицах Франклин, Джексон, Уэллс, Кларк, Стейт, Монро, Дирборн, Шерман, Куинси, Ван-Бурен, Адамс, Грисволд, Конгресс, Полк, Мэдисон, Грин, на юге Уотер-стрит, а также на Четвертой, Блю-Айленд и Чикаго-авеню. Уличные проститутки были повсюду, в середине 60-х «Трибюн» было установлено, что только в районе мелкого бизнеса торговали собой две тысячи шлюх. Они содержали угол для жилья и работы на последних этажах магазинов и офисных зданий и выходили на улицы днем и ночью, бесстыдно приставая к каждому проходящему мужчине и крича ругательства вслед равнодушным к их заигрываниям. Если кто-то хотел пожаловаться полиции на дерзость и настойчивость этих гарпий или заявить о том, что пострадал от мошенников, воров-карманников, магазинных воров, которые также кишели в деловой части города, ему надо было идти на площадь Суда, где, согласно написанному Фредериком Фрэнсисом Куком, «можно было найти нескольких слоняющихся полицейских, следящих за тем, чтобы конкурирующие головорезы не поубивали друг друга или группа из какой-либо опасной банды не забила случайного прохожего до смерти, что не было редкостью. В других местах полицейского редко можно было увидеть вне салуна».

Изящно обставленное заведение Лу Харпер на улице Монро, 219 было лучшим публичным домом Чикаго времен войны, а заодно и первым в городе салоном – борделем с высокими ценами, где предоставлялись любые эротические развлечения. Дом мадам Харпер, который она назвала «Особняком», был не для обычного искателя запретных удовольствий; она обслуживала деловых мужчин и обеспеченных молодых людей и пыталась придать своему низкому бизнесу аристократический вид. Ее девочки носили вечерние платья вместо халатов и сорочек, и их представляли посетителям по имени вместо того, чтобы загонять в комнату и выстраивать в линию для выбора. Она осуждала пьянство и излишнюю вульгарность и первая отказалась от красных огней и огромных номеров, по которым обычно и опознавали публичные дома. На двери «Особняка» была маленькая медная табличка с аккуратно выгравированной надписью «Мисс Лу Харпер», а визитная карточка дома гласила просто:

ОСОБНЯК

улица Монро, 219

Двадцать прекрасных юных леди

Ни один другой бордель времен Лу Харпер не мог сравниться с «Особняком» в роскоши и великолепии, но помимо него было еще несколько других почти столь же популярных борделей, которые посещали люди того же социального положения. Среди них – «Сенат» Кейт Андерсон, дома, которыми управляли Энни Стаффорд и Молли Трассел, заведение Рози Лавджой на Четвертой авеню, где жила огромная проститутка по имени Нелл и по прозвищу Гора, певшая сентиментальные песни и служившая Лавджой по совместительству еще и вышибалой, и дом Энни Стюарт на Кларк-стрит, 441 – кстати, этот адрес часто упоминается в истории кварталов красных фонарей. Мадам Стюарт открыла свои двери в 1962 году, и шесть лет дело ее процветало. Окончилась ее чикагская карьера 11 июля 1868 года, когда в ее дом заявились констебль Маркус Донахью и мировой судья Г.О. Дрессер. Пока судья общался с одной из девушек, Донахью и мадам Стюарт играли в покер и пили вино. Несколько партий и бутылок спустя она набросилась на гостя с обвинениями в мошенничестве, тот набросился на нее и стал душить, а она выхватила из-под подушки револьвер и застрелила его. Ее арестовали, 15 июля привели на выездную сессию окружного суда, который постановил освободить ее, после того как полицейские засвидетельствовали следы от пальцев Донахью на ее горле. Судья Эраст Смит Уильямс заявил, что «...ее распутный образ жизни – еще не основание для лишения права на самозащиту».

Самым большим и одним из самых крутых борделей Чикаго перед Великим пожаром был знаменитый «Рэмрод-Холл», располагавшийся в одноэтажном деревянном здании на Кинки-стрит рядом с Уэллс-стрит. Его хозяйкой была Кейт Хоукинс. Управляя своими козочками, она часто прибегала к помощи настоящего пастушеского кнута. На службе у мадам Хоукинс редко когда бывало меньше тридцати девушек, а иногда их набиралось десятков пять. Посетилей в «Рэмрод-Холле» часто избивали и грабили, девушки были практически постоянно пьяны и часто дрались между собой, и редкая ночь проходила без того, чтобы туда не приезжала полиция – утихомирить разбушевавшихся проституток или вышвырнуть неугодного клиента. Самое маштабное побоище в истории «Рэмрод-Холла» произошло в ночь 3 марта 1871 года. Началось все с того, что Мэри Вудс, которую в «Таймс» описывали как «весьма доходную часть обстановки заведения», объявила о своем намерении покинуть «Рэмрод-Холл» и выйти замуж. Мадам Хоукинс в ответ пригрозила выпороть ее кнутом и запереть в комнате. Но тут на помощь к Мэри явились ее подруги, и через несколько минут завязалась потасовка с применением кулаков, зубов, ног, пивных бутылок и предметов мебели, в этой битве принимали участие все: и проститутки, и сутенеры, и немногочисленные клиенты. Когда на место происшествия прибыла полиция, «Рэмрод-Холл» был разгромлен, и половина сражавшихся лежали на полу без сознания.