Выяснилось также, что слова встречались в почти идентичных формах, которые различались несколькими последними знаками. Казалось, что у них была одна и та же основа, но разные суффиксы: (основа –); и (основа –); (основа –).

Кобер также заметила, что минойские окончания могут комбинироваться с различными основами, определяющими свойства суффиксов. (В английском языке суффиксы -er и -ing могут присоединяться к разным основам, например sing-, teach- и work-. Но зато они не могут присоединяться к псевдоосновам, например wa-, la- и ti-.)

Нечто похожее можно наблюдать в линейном письме Б. Суффиксы, например, могут комбинироваться не только с основой, но и с другими основами, о чем свидетельствует наличие пар слов:; и;. Поразительно, что (хотя Кобер не стремилась их найти) суффиксы, которые так часто попадались ей в конце минойских слов, – те же суффиксы, которые Эванс отметил интуитивно.

Кобер не только показала, что суффиксы могут присоединяться к разным основам, но и что они определенным образом чередуются, присоединяясь к одним и тем же основам (как -er и -ing в английском языке). “Это позволило предположить, что таблички с линейным письмом Б могут скрывать флективный язык, – указал Морис Поуп. – Это нечто иное, нежели выделение окончаний. И это сделала мисс Кобер”.

Этот новаторский шаг позволил, с одной стороны, сузить поле возможных языков, для которых использовалось линейное письмо Б. С другой стороны, немедленно возник вопрос: являлся ли язык линейного письма А и линейного письма Б одним и тем же? Ученые сошлись во мнении, что знаки линейного письма Б произошли от знаков линейного письма А. Но были ли связаны языки? Большинство исследователей, в том числе Эванс и Вентрис, полагали, что да.

Кобер считала иначе. Она проштудировала опубликованные надписи линейного письма А – и не увидела ни намека на окончания. Очевидное присутствие флексий в линейном письме Б и очевидное их отсутствие в линейном письме А убедило ее, что за ними стоят разные языки. Эта позиция была позицией меньшинства, но Кобер крепко держалась ее.

Поиск окончаний в линейном письме Б приведет Кобер к еще более глубоким озарениям, которыми она поделится с публикой в конце 40-х годов. Эти открытия позволяют прояснить некоторые аспекты взаимодействия флективного языка и слоговой письменности. Это конфликтное взаимодействие дает ключи к пониманию природы исследуемого языка. Кобер намекнула на это в примечании к работе 1945 года: “В слоговом письме [окончания] однозначно будут мешать… и если даже простейшая слоговая система состоит из знаков, которые сочетают согласный и гласный, то мельчайшее изменение во флексии может привести к тому, что в слове будут использоваться совершенно другие знаки”. Это наблюдение, как никакое другое, поможет дешифровке.

13 декабря 1946 года Алиса Кобер получила письмо из Оксфорда. Она решилась вскрыть конверт лишь час спустя. К ее изумлению, Джон Майрз разрешил увидеть кносские надписи: “Дайте мне знать о своих планах и о том, как я могу помочь. Все материалы у меня”.

“Я не могу передать, насколько я счастлива, – ответила она. – Моя заветная мечта сбылась”. Но, как часто бывает, доступ к заветным надписям – это и лучшее, и худшее из того, что могло с ней произойти.

“Чуть менее чем через месяц я окажусь в том же городе, что и таблички”, – восторженно писала Алиса Кобер Майрзу в начале февраля 1947 года. Она забронировала билет на корабль (летать она побаивалась) и готовилась отплыть из Нью-Йорка в марте. По прибытии в Англию она поедет на поезде в Оксфорд, где будет жить в Сент-Хью, одном из женских колледжей.

Кобер пробудет в Оксфорде всего пять недель, за которые ей предстояло скопировать по фотографиям и зарисовкам Эванса надписи примерно с 2 тыс. табличек. Задача осложнялась тем, что копировать приходилось вручную. Кобер, когда дело дошло до копирования текста, должно быть, остро чувствовала, что доступная ученым техника в середине XX века не совершенствовалась со времен критских писцов.