Часть картотеки Алисы Кобер с самодельными карточками, при помощи которых она сортировала знаки линейного письма Б.

“Чем меньше сказано о педагогической нагрузке, тем лучше, – жаловалась Кобер коллеге-классику в 1949 году. – Придется опять… будь оно неладно. Жаль, что нам не платят за то, чем нам хотелось бы заниматься”.

При этом с учащимися она вела себя тепло и участливо, даже, можно сказать, страстно. В начале 40-х годов по просьбе учеников она организовала в колледже отделение национального общества Эта-сигма-фи, объединяющего антиковедов, и возглавила его. Когда она преподавала археологию, она взяла студентов на раскопки близлежащих пустырей, где они нашли столовые приборы и осколки тарелок.

“Думаю, я хороший преподаватель. Во всяком случае, мои студенты приходят в класс с улыбкой и смеются моим шуткам”, – писала Кобер в 1947 году при поступлении на работу в Пенсильванский университет. Ее оценку ситуации разделяла по крайней мере одна ученица. Среди бумаг Кобер есть письмо, присланное в 1944 году из Детройта молодой женщиной по имени Фритци Поппер Грин:

Преподавая предмет в своей “трезвой, неэмоциональной” манере, Алиса Кобер передавала студентам ту страсть, которой жила сама – страсть мысли. Ее ученица Ева Бранн вспоминала, как Кобер говорила: “Вы поймете, что сделали большую работу, когда почувствуете боль в задней части шеи”.

В конце 1945 года Кобер подала заявку на стипендию Фонда им. Гуггенхайма для исследования линейного письма Б. Если бы она оказалась достаточно хороша и получила ее, то на год оставила бы преподавание – впервые за десятилетие. Возможно, она добилась бы реального прогресса и приблизила день, когда критские таблички можно было бы снова прочитать. Кобер интересовало не содержание табличек, а загадка письменности как чисто криптографическая проблема. Июньским вечером она сказала новым членам общества Фита-бета-каппа Колледжа им. Хантера, что хотя минойские таблички могут и не скрывать в себе высокую драму, дешифровщику они в любом случае принесут глубочайшее удовлетворение:

В апреле 1946 года в газетах появились имена 132 стипендиатов Фонда им. Гуггенхайма того года. В списке были и звезды, например фотограф Ансел Адамс, поэтесса Гвендолин Брукс, композитор Джанкарло Менотти. Среди стипендиатов оказалась и Алиса Кобер, впервые за свою карьеру получившая крупную премию. Две с половиной тысячи долларов избавили бы ее от необходимости преподавать целый год, так что она могла бы безраздельно посвятить себя дешифровке.

В Бруклин полетели поздравления. Дарси У. Томпсон, шотландец и, по словам Кобер, “один из «великих мужей» классической науки”, написал ей: “Ваши знания обширны, мужество огромно, а [выбранная] задача – восхитительна”. Леонард Блумфилд, выдающийся лингвист первой половины XX века, также отдал дань таланту Кобер: “Простое упоминание об [избранной] вами задаче пугает меня”.

С 1 сентября Кобер решила оставить на год Бруклинский колледж. В соответствии с требованиями фонда, она прошла медицинское обследование. Зная о разрушительной болезни, которая настигнет Кобер менее чем через три года, отчет врача читать невыносимо: “Она в прекрасной физической форме. Нет никаких признаков органических либо функциональных заболеваний”.

До начала стипендиального года Кобер пришлось поработать. Она начала готовить для “Американского археологического журнала” большую рецензию на первый том (всего намечалось опубликовать два) книги Бедржиха Грозного о “дешифровке” линейного письма Б. Чешский ученый, успешно дешифровавший хеттскую клинопись, теперь стремился доказать, что язык Крита бронзового века также являлся формой хеттского. “По-моему, это ахинея, – отзывалась Кобер в частном письме редактору журнала Джону Франклину Дэниелу. – Но Грозному повезло с хеттским… Так что я должна хорошо подумать, прежде чем писать гадости”.

Чем больше Кобер размышляла, тем сильнее росло ее негодование по поводу ненаучного подхода Грозного к критскому письму. “Я надеюсь, он не будет слишком раздосадован моей рецензией, – писала она своему коллеге, – но, думаю, в делах науки истина превыше всего”. К тому моменту, когда Кобер села сочинять рецензию, она была так распалена, что предупредила Дэниела: для публикации ему понадобится асбестовая бумага. “Не остыньте раньше, чем сядете писать, – пошутил в ответ Дэниел. – Я нашел небольшой запас асбестовой бумаги”.

Дэниел, молодой археолог из Пенсильванского университета, был одним из немногих коллег Кобер, которых она действительно уважала (а Вентриса – нет). В 1941 году Дэниел опубликовал важную статью о кипро-минойской письменности, использовавшейся в эпоху поздней бронзы на Кипре и, как полагают, произошедшей от линейного письма А. В начале 40-х годов, когда Дэниел сменил Мэри Свиндлер на посту редактора “Американского археологического журнала”, между ним и Кобер завязалась переписка. К середине десятилетия Дэниел стал самым важным человеком в профессиональной жизни Кобер.