А в лавке и впрямь было чему подивиться: темно-золотым львам, что загоняли механических газелей в бархатной саванне; садику эмалевых цветов, опыляемых крохотными жемчужноглазыми колибри, подвешенными на таких тонких ниточках, что казалось, будто они вправду летают, жужжа крылышками; вращающимся часам с календарем – мастер держал их на самой высокой полке, подальше от любопытных детских глаз, ибо движущиеся фигурки в этих часах каждый месяц разыгрывали сцену какого-нибудь жуткого убийства. Первого января, например, это была дуэль на заснеженном поле, и из малюсеньких пистолетиков, которыми стреляли механические человечки, вырывались облачка дыма. В феврале обманутый муж набрасывался на жену и душил ее в смятой постели, пока перепуганный любовник прятался под кроватью. И так далее, и тому подобное…

Несмотря на свои достижения, Дрёссен был еще молод и считался желанным гостем в домах купцов, которые составляли основную часть его клиентуры. Он хорошо одевался, умел вести светские беседы, всегда приносил хозяевам дома прелестные подарки. Верно и то, что, когда Дрёссен входил в комнату, всех присутствующих охватывало смутное беспокойство: люди зябко ежились, растирали руки, словно на них дохнуло сквозняком, и крутили головами по сторонам – не надо ли где прикрыть дверь? Как ни странно, в глазах окружающих это лишь делало Дрёссена еще более привлекательным. Налет некой испорченности придавал ему шарма; без него Дрёссен смотрелся бы жалко – взрослый человек, помешанный на игрушках, пусть и самых затейливых. Ну, а так все только и обсуждали, что элегантный бархатный сюртук и гибкие бледные пальцы часовщика. При его приближении мамаши стискивали платочки, а их дочки заливались смущенным румянцем.

Каждую зиму Зельверхаусы – семья богатых торговцев чаем – приглашали часовщика провести Нахтшпель в их загородном поместье, где всю неделю устраивались вечеринки и празднества. Особняк Зельверхаусов являл собой образчик купеческой прижимистости: резкие, рубленые линии, простые кирпичные стены, мебель темного дерева. Однако же он крайне удачно располагался на берегу озера, которое рано замерзало и превращалось в превосходный каток. Кроме того, в доме наличествовали все удобства – в каждой комнате имелся камин, весело потрескивающий огонь создавал атмосферу тепла и уюта, а полы были натерты до золотисто-медового блеска глазированных пряников.

С самого начала визиты Дрёссена в дом на озере сопровождались тревожными слухами. В первый его приезд соседи Зельверхаусов, Де Клёты, вынуждены были отказаться от празднования Нахтшпеля и Нового года по причине постигшего семью горя: Элиза Де Клёт произвела на свет младенца, целиком состоявшего из одуванчикового пуха, и, когда беспечная нянька распахнула окно, новорожденного унесло порывом ветра. В следующем году у одной из кузин Зельверхаусов на лбу выросла россыпь мелких серых грибов, а юный гость из Лижа рассказывал, что, проснувшись, обнаружил у себя между лопатками птичье крыло, которое рассыпалось в прах, едва на него упал луч солнца.

Имелась ли связь между этими странными явлениями и часовщиком? Утверждать наверняка никто не осмеливался, но разговоры ходили.

– Молодой Дрёссен – очаровательный молодой человек, но уж такой оригинал! Вокруг него постоянно творятся всякие чудеса, – сказала как-то одна дама Алтее Зельверхаус.

– Вы правы, большой оригинал, – согласилась Алтея, хотя знала, что Дрёссен принимает далеко не всякое приглашение и что в душе эта женщина в вычурном кружевном воротнике страстно мечтает, чтобы часовых дел мастер хоть раз заглянул на один из ее приемов.

– Большой оригинал, – с улыбкой повторила Алтея и на том закончила разговор.

Тогда все выглядело вполне невинно.

* * *

Дрёссен отличался от остальных не только своими талантами и привычками, но и затаенной алчностью. Всю жизнь он еле-еле сводил концы с концами, кланялся и лебезил перед купцами, которые снисходили до посещения его лавки, и давно усвоил, что одного мастерства недостаточно. Выяснив, что у привлекательных продавцов торговля идет лучше, Дрёссен сделал модную прическу и вставил новые зубы – такие безупречно белые и ровные, что порой сам верил в их естественную природу. Заметив почтение, с каким торговцы относятся к военным, стал носить тяжелый корсет, добиваясь офицерской выправки, а плечи на кафтанах и сюртуках подбил ватой. Убедившись, что популярность зависит от спроса, он начал отклонять по два приглашения из трех.

Однако ему надоело поглощать холодный ужин, сидя в темной мастерской: часовщик нарочно тушил свет и запирал двери, чтобы все думали, будто он проводит вечера вне дома. Съемный угол, сырой и тесный, Дрёссен мечтал сменить на просторный дом. Он грезил о больших деньгах, которые сможет тратить на свои изобретения, о том времени, когда ему больше не придется произносить: «да, сэр; непременно, сэр; будет исполнено, сэр». Все эти желания часовщик мог осуществить лишь одним способом: выгодной женитьбой. Но на ком прикажете жениться? Девицы на выданье, что приходили в лавку в сопровождении отцов или флиртовали с часовщиком в гостях, побаивались его, да и не рассматривали простого ремесленника в качестве хорошей партии. Нет, Дрёссену была нужна девушка помоложе и понаивнее – такая, которая станет им восхищаться.

Кларе Зельверхаус тогда еще не исполнилось и двенадцати. Довольно симпатична, довольно богата, романтична по натуре – в общем, то, что надо. Часовщик решил, что изучит ее характер, мечты и грезы, а потом воплотит их в действительность, после чего девчонка сама в него влюбится. По крайней мере, он на это рассчитывал. Дрёссен досконально знал свойства всех видов древесины, красок и лаков, умел отрегулировать шестеренки так, что они вращались бесшумно и обеспечивали часовому механизму идеальную точность. Он умел улыбаться, очаровывать и изображать из себя благородного джентльмена, однако при всем том никогда по-настоящему не понимал людей, как не понимал механику их ровно работающих, хоть и непостоянных сердец.

* * *

Каждое появление часовщика в доме у озера вызывало радостную суматоху. Дети выбегали навстречу Дрёссену, едва он вылезал из экипажа. Ребятня хвостом ходила за слугами, переносившими багаж мастера – чемоданы и сундуки, неизменно полные восхитительных вещиц, среди которых были куклы, одетые персонажами «Зверской комедии», музыкальные шкатулки, игрушечные пушки и даже за́мок, для обороны коего они предназначались.

Юный Фредерик обожал разыгрывать долгие баталии, но, как бы искусно ни были сделаны крохотные солдатики и их ружья, в конце концов игра ему надоедала, он надевал пальто и отправлялся на поиски приключений к заснеженному озеру. Клара была другой. К превеликому огорчению Дрёссена, девочка не обращала внимания на хитроумные заводные игрушки, которые он ей приносил, а изящную копию равкианского дворца с резными деревянными арками и куполами, покрытыми настоящим золотом, удостоила лишь слабой улыбки. Зато с куклами, сделанными руками Дрёссена, Клара могла играть часами. Весь день ее не было видно и слышно, а когда колокольчик во второй раз звал к ужину, мать отправлялась разыскивать дочку по всем коридорам и, надрывая голос, требовала прекращать глупую игру и садиться за стол.