Из одного из пакетов высунулась увесистая куриная лапа.

– Что ты делаешь?

В самом деле, что она делает?

– Уходи, – просто и без надрыва произнесла девушка.

Толик, раскрасневшийся и ничего не понимающий, затарахтел:

– Но мы же пара, я твой друг, я несу за тебя ответственность, Лерусик. И пусть твой отец маньяк… ну, то есть я хотел сказать, нехороший человек, очень нехороший, но в семье не без урода. Я все равно буду с тобой, хотя бы из чувства долга…

Из чувства долга?

Не просто дурак, а дурак в квадрате. Или даже в кубе.

– Я тебя не люблю. И не любила. Никогда. Ничуточки. И вообще, если хочешь знать, то я уже спала с Кириллом. Было реально классно. Не то что эти невинные детсадовские обжимашки с тобой. Так что между нами ничего не было и быть не может. Так ты теперь уйдешь?

Толик после этих слов не просто ушел, а, засопев, пулей выбежал из квартиры.

А соседская дверь, та самая, около которой лежали пакеты, из одного из которых выглядывала куриная лапа, приоткрылась, и кто-то скороговоркой произнес:

– Прекратите буянить, маньяки! Я уже милицию вызвала!

Маньяки! И теперь не только отца в серийные убийцы записали, но и ее саму, и, вероятно, даже лежавшую в больнице бабушку.

Странно, но милиция так и не приехала: то ли соседка элементарно пугала, то ли не сочли нужным выезжать по столь ничтожному поводу.

Лера же, не испытывая ни малейшего сожаления от расставания с Толиком, причем имевшего место в такой однозначной и беспощадной форме, вернулась на софу, накрылась с головой одеялом и снова моментально заснула.

* * *

В себя она пришла от пронзительного звонка телефона.

Подскочив, Лера была охвачена единственной мыслью:

Кирилл!

– Да! – пролепетала она, схватив трубку телефона. – Ну почему ты так долго не объявлялся?

Но вместо этого услышала высокий женский голос:

– Подъезжайте в больницу, где ваша бабушка лежит! Только побыстрее!

Лера бежала столь быстро, как никогда в своей жизни. Нужную маршрутку упустила, но ждать новой не стала, а понеслась вперед.

В парке больницы она оказалась, когда уже начало темнеть.

Влетев в отделение, задыхаясь, она спросила:

– Что с бабушкой?

* * *

Пришлось неимоверно долго ждать, хотя, не исключено, это ей просто так показалось. Поэтому, когда она в очередной раз задала вопрос в регистратуре, когда же ей кто-то объяснит, в чем дело, и ответ молодой девицы показался ей далеко не слишком вежливым, Лера одним резким движением смела бумаги, ручки, а также вазу с цветами со стола и спокойно произнесла:

– А теперь со мной поговорят?

Все засуетились, и Лера услышала позади испуганный шепоток:

– Ну да, это дочка маньяка. Того самого, что только вот взяли. И с ней интервью в газете…

Повернувшись, Лера подошла к двум медсестрам, вырвала у одной из рук номер «Нашего города» и, порвав его на мелкие клочки, столь же спокойно сказала:

– Все от первого до последнего слова – ложь!

Наконец появился знакомый ей холеный заведующий отделением, который, проигнорировав всеобщий бедлам, устало кивнул Лере и сказал:

– Пройдемте.

И Лера вдруг все поняла.

* * *

У нее тряслись поджилки, когда она следовала по коридору за заведующим отделением, и ей все хотелось, чтобы так длилось вечно: пока они в пути, он не сообщит ей то, что хотел сообщить.

И то, что она и так уже знала.

Они оказались в крошечном, заваленном бумагами кабинете, и заведующий отделением, убрав кипу бумаг со стула с вишневой дерматиновой обивкой, подошел к выщербленному столу, за которым виднелась полка с чайниками, стаканами и плошками, и спросил.

– Кофе или чай?

Лера не могла выдавить из себя ни слова, и заведующий поставил перед ней большую чашку с чем-то ароматным.

– Все пьют кофе, но я не выношу растворимый. Поэтому мятный чай, из собственного сада…

Грузно опустившись за стол, он сложил большие руки в замок и, посмотрев на Леру, сказал:

– Мне очень жаль…

То, что он говорил, скользило мимо сознания Леры. Он что-то старательно и терпеливо объяснял. Что-то рассказывал. О чем-то сожалел.

Бабушка умерла.

Ее больше не было в живых.

Наконец, он достал что-то из ящика стола, положил это перед Лерой и придвинул ей дорогую ручку с золотым пером.

– Тогда подпишите.

Лера уставилась на документы, лежавшие перед ней, не в состоянии прочесть ни слова. Отдельные буквы она различала, они даже складывались в слова, но вот смысл до нее не доходил.

Заведующий вложил ей ручку в кулак и сказал:

– Я же вам все объяснил. Нашей вины нет.

Лера быстро подписала.

А потом ее проводили к бабушке.

* * *

Лера не помнила, сколько времени она провела в палате, где на кровати лежала та самая бабушка, которую она очень любила, с которой они часто спорили, которая пекла такие замечательные оладушки и которая была полна жизни и энергии.

Неужели эта вытянувшаяся, на себя не похожая, с абсолютно седыми волосами ссохшаяся старушка и была ее моложавая энергичная бабушка?

Поцеловав бабушку в холодный лоб, Лера наконец вышла из палаты. До нее донесся разговор двух врачей, пожилого и молодого, стоявших к ней спиной и ее не видевших.

– Ну, говорят, что одна из наших дур-медсестер первое, что подсунула мамаше маньяка, когда ее из комы вывели, газету с интервью с ее внучкой. А там такое!

Да, а там такое!

– Ну, у мамаши маньяка, конечно же, давление и скакануло. И все, выноси готовенькую…

Съехав по стенке на пол, Лера закрыла лицо руками. Ну почему это происходит с ней, почему!

Ведь в понедельник все было так хорошо! А сегодня какой день недели? Среда, четверг, пятница? Она потеряла счет времени.

– Преступная халатность, коллега!

– Ну, как сказать! Сестра, которая подсунула газету, близкая родственница одной из жертв. Понятно, что к мамаше маньяка она особо теплых чувств не испытывала. Наверное, на ее месте так бы поступил каждый.

Наверное, да.

– А наш, говорят, девчонку, ну, дочку маньяка, охмурил, как он это умеет, по полной программе обработал, и она ему подписала бумагу, что никаких претензий не имеет. Ну, хитрюга!