С этими словами она сняла нарядный передник, швырнула его на пол и проследовала в свою комнату, топая, как слон.

Проводив тещу испуганным взглядом, Степаныч осторожно приблизился к столу, чтобы увидеть своими глазами, что же привело ее в такую ярость.

В первый момент он не поверил глазам.

На мятом пергаменте лежали две бледных, давно не мытых волосатых ноги.

Две человеческих ноги с кривыми желтыми ногтями.

Степаныч зажмурился, решив, что у него видения от некачественного алкоголя. Затем, немного выждав, снова открыл глаза.

Ноги никуда не делись. Приходилось признать, что это не галлюцинация, а самая настоящая неоспоримая реальность. А за всякое реальное явление кто-то должен ответить. В данном случае виновные были очевидны.

— Что?! — выдохнул Степаныч, багровея и глядя на злополучные ноги так, как будто это были не две ноги, а два брата Ниятдиновы. — Это так вы свое уважение показываете? Я к вам по-человечески, а вы… Ну, Рустемка и Ахметка, вы еще пожалеете, что со мной связались! Вы у меня кровавыми слезами плакать будете!

В это время братья Ниятдиновы обслужили последнего покупателя, отпустили Саида и переглянулись.

— Пора, — сказал Рустем, снимая свой заляпанный кровью передник. — Поедем и избавимся от этих ног. А то, пока они тут, у меня сердце не на месте.

— Поедем, — согласился Ахмет, который всегда и во всем полагался на мнение старшего брата.

— Куда ты их положил?

— Вон там на полке.

— На полке? — в глазах Рустема мелькнуло легкое беспокойство. Он проследовал в подсобку, потянулся к полке и снял аккуратно завернутый пакет. Пакет показался ему подозрительно легким.

— На этой полке? — на всякий случай спросил он у брата.

— На этой, на этой! — ответил Ахмет без тени сомнения.

— Это точно они? — переспросил Рустем. Беспокойство в его душе вот-вот грозило перерасти в страх.

— Они, они, чему же еще быть, — закивал Ахмет.

— Что-то не похоже.

Рустем положил пакет на оцинкованный стол, вытащил сверток, развернул.

Перед ним лежал большой кусок отменной вырезки.

Тот самый кусок, который он собственноручно приготовил для Степаныча.

— Но тогда что мы отдали Степанычу? — Рустем похолодел.

— Что ты говоришь, брат? — переспросил Ахмет, почувствовав, что с братом что-то неладно.

— Я говорю, брат, что нам нужно срочно уезжать. Очень срочно. Прямо сию минуту.

— Уезжать? — недоуменно переспросил Ахмет. — Зачем уезжать? У нас так хорошо идет торговля…

— Забудь. Если я сказал уезжать — значит, уезжаем.

— Куда уезжаем?

— Куда-куда. Домой, в горы!

— В горы? — Ахмет удивленно заморгал. — Зачем в горы? Что мы будем делать в горах? Там никто мясо не покупает, там у всех свои бараны есть, а денег нет…

— Забудь о мясе! — оборвал его брат. — Ноги уносить надо как можно быстрее!..

Произнеся слово «ноги», Рустем мысленно выругался. Шайтан бы взял эти ноги!

Он кинулся к задней стене подсобки, где за грудой коробок с куриными окорочками была замаскирована дверца сейфа, в котором братья хранили все, что им удалось заработать тяжелым трудом.

Ахмет наконец понял, что дело серьезное, и тоже принялся спешно собираться.

Однако уехать им было не суждено.

К дверям магазина подъехали две черные машины, из которых высыпали крепкие парни в униформе спецназа, вооруженные автоматами. Еще одна машина подкатила к задней двери магазина, чтобы отрезать пути к отступлению.

Усиленный мегафоном голос прогремел:

— Магазин окружен отрядом специального назначения! Предлагаю выйти с поднятыми руками! Вам дается на раздумье две минуты. Если вы не выйдете — мы начинаем штурм!

Братья переглянулись и, сгорбившись, пошли к дверям.

Когда они вышли на крыльцо, тот же голос пророкотал:

— Руки за голову! Опуститься на колени!

Братья беспрекословно выполнили приказ.

Двое спецназовцев быстро и ловко обыскали их и застегнули на руках браслеты наручников.

После этого из-за спин автоматчиков, переваливаясь на кривых ногах, вышел Степаныч и проговорил, сверля братьев глазами:

— Что, тараканы запечные, доигрались? Так-то вы мне свое уважение показали? Посмеяться надо мной вздумали? Пошутить надо мной? Теперь мы поглядим, кто будет смеяться!

— Степаныч, — испуганно заговорил Рустем, — у нас и в мыслях не было над тобой смеяться. Мы тебя очень уважаем!

— Видел я, как вы меня уважаете, червяки голопузые! Перед собственной тещей опозорили! Ну, теперь моя очередь шутить! Только для начала признавайтесь, чьи это ноги и куда дели остальные части убитого вами человека!

— Степаныч! — взмолился Рустем. — Ты нас знаешь, мы с братом мухи не обидим! Знать не знаем, чьи это ноги! Нам их кто-то подсунул, на крючья повесил.

— Ага, а вы, значит, решили их мне подсунуть? Ну, так я скажу, что это была плохая идея! И вы за эту идею, тараканы запечные, расплатитесь по полной программе!..

Инга проснулась от писка мобильника — пришла эсэмэска от Шефа.

«Приходи сегодня к 19 часам». И адрес.

Инга пожала плечами. Потом вспомнила про их с Шефом вчерашнюю поездку за город и похолодела. Неужели нашли уже эти чертовы отрубленные ноги? Свинство какое со стороны Шефа ее туда звать, и так после вчерашнего в себя никак не прийти.

Однако с ним не поспоришь.

«Буду», — отстучала она.

Она долго искала нужный дом, который оказался длинным двухэтажным строением, расположенным во дворе за гаражами. У входа стоял молодой парень с очень странным выражением лица. Глаза его были неестественно голубого, какого-то вылинявшего цвета, по губам скользила рассеянная улыбка.

— Вы на общение? — спросил он, с трудом сфокусировав свой взгляд на Инге.

Она ответила утвердительно, привыкнув уже ничему не удивляться.

Войдя, она сразу попала в объятья высокой рыжей женщины, одетой в бесформенный бурый балахон, из которого выглядывали слишком крупные руки. Этими руками тетя обхватила Ингу, прижав к могучей груди.

— Дорогая, — сказала она звучным басом, — как мы рады вас видеть! Вы ведь впервые пришли на общение?

Инга молча кивнула, пытаясь высвободиться из объятий.

— Тогда вы должны записаться вон в том журнале. Необязательно называть свое настоящее имя. Вы можете назваться так, как вам хочется. Это ваше право.

«Для чего тогда вообще записываться?» — хотела спросить Инга, но промолчала. Отойдя от рыжей любвеобильной тети, она незаметно огляделась, чтобы определить, в какой дурдом она попала.