Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще Ч. как-то сказал, что у меня пальцы слишком выгибаются и кожа оттягивается. Поэтому я могу видеть в углах кое-кого. От этих слов внутри все заледенело, сделал вид, что не понимаю, о чем он. Пальцы как пальцы, кожа как кожа. Ну да, мог когда-то достать указательным пальцем до начала кисти, прогнуть дугой его назад, но ведь так многие могут. У нас в подъезде жила такая, лет десяти, мне столько же было. В школу не ходила, гуляла с бабушкой по двору, часто в соплях и кислом запахе, грязная и липкая. Это отпечатки ее ладошек заполняли подъезд, никто другой не мог так облепить всю лестничную клетку. Один раз зашел, а там она, говорит: «Смотри, у меня пластилиновые руки». Выгнула все пальцы назад, до самой кисти. Я в ответ показал, что могу тоже, но не так люто, – вот и пообщались. Кстати, ее бабушка ходила с постоянно испуганным лицом, как будто все время летят самолеты и падают снаряды. Она говорила о погоде с искренним ужасом в глазах. Взгляд не как у тети Зои – не в ожидании дичи, а в присутствии. Ты молодец, закончил уже третий класс, да? А по ощущению как «Ты молодец, повесился сегодня, да?». А по поводу кожи Ч. сказал, что не надо подходить к зеркалу и оттягивать щеки. Или, если так делаю, лучше поскорее отходить от отражения, а то есть один мелкий демон со щеками-парусами – он может подумать, что я с ним хочу поиграть, и прицепится.
Удивительно, конечно. Совсем о других вещах собирался рассказывать.
Кажется, совсем не упомянул о первой встрече с Ч. Хотя встречей это трудно назвать. Это был третий класс. Март. Мы сидели за партами рядками, как тихие грибки, учительница размашисто ходила по своим владениям, похожая на хищную лису, недовольно поглядывала на квадратные часы на стене. Дверь распахнулась, зашли три пионера из старших классов, она их сразу же отчитала, что опоздали. Нас, октябрят, стали по очереди разбирать и выносить вердикты. Готовы ли стать пионерами. Кучерявая девочка-пионерка с глазами-локаторами всматривалась в каждого из нас, доходя взглядом до сути, и независимо от того, что ей рассказывала учительница, огненно заключала: «Достоин стать пионером». В конце концов эта монотонность взбесила учительницу. Она квакнула на девочку – типа что ты одно и то же твердишь, этот вот отличник, а этот прогульщик, надо бы различать. Девочка смутилась и заткнулась, уставилась в пол. Рядом с ней стоял длинный старшеклассник с равнодушным взглядом, его пригнали к нам явно без его особого желания. А справа – Ч. Улыбался так же, как обычно, как и спустя восемь лет, как и на суде. Почему-то показалось, что он поглядывает на меня. Сейчас поулыбается, покажет пальцем и скажет: «Вот этот недостоин». Остальных принимайте, а этого нет, он с призраками шепчется.
В конце апреля, на день рождения Ленина, был ветер. Нас привезли на автобусе, как цыплят в лукошке, бережно вывели на площадь рядом с памятником, расставили в линию. Все гудело, свистело и звенело. Громкоговорители смешивались с ветром в единой громкости. Подумал, что это голос памятника, он так общается с нами. Мама с Арсением стояли поодаль, не со всеми родителями, а отдельно, и махали мне цветами. Вернее, не махали, а молча смотрели на происходящее, но как видели, что я смотрю в их сторону, поднимали гвоздички и двигали ими.
Когда настал момент клятвы, я сосредоточился настолько, насколько смог. Этот момент – как шаг из мира мертвых в мир живых. Ступаешь – и всё, обратная дорога если будет, то нескоро. Мы хором произнесли клятву, скрыв при этом свои грехи и ненужные желания. На другой стороне площади стояли старшеклассники. По команде они двинулись на нас, поздравили и повязали галстуки. Как так вышло? Мне никто не повязал галстук. Сердце заколотилось. Должно быть, это из-за большого греха и ложного стремления. Сколько мы так простояли, все в галстуках, а я без… Потом учительница заметила, что так вышло, крикнула на старшеклассников. Ч. подошел и, улыбаясь как обычно, повязал мне галстук цвета нашей крови. Теперь мы все едины – вы, мы, люди на картинках, люди подвигов и люди добра.
Когда вернулись домой, Арсений взял галстук, посмотрел сквозь него, потом передал мне. Объяснил, что так видится алый мир, и добавил, что, может, все это чушь, но красивая, а красивая чушь не хуже некрасивой правды.
Уроки политинформации были отдельной песней. Никто ничего не понимал. Надо было прерывать сон, приходить, сидеть с заплывшими глазами и слушать совершенно непонятные вещи. Мы оказались подшефными у класса Ч., поэтому они часто наведывались и излагали новости пионерской организации. Но Ч. ничего не излагал, молча смотрел на нас.
В том, что там рассказывалось, не чувствовалось ни правды, ни лжи. Казалось, они выдумали свою жизненность, не касающуюся моей. У пионера особая ответственность за существование. Это да. А остальное – как слепые движения на ощупь в густом тумане. Как и марширование в спортивном зале под одну и ту же музыку. Один раз нас всех туда согнали, поставили лицом к стенке и сказали топать на месте. Старшеклассники, Ч., девочка с глазами и остальные ходили по кругу с большим знаменем, а мы двигались без особого движения, чисто лицом к зеленой стене. Учитель физкультуры со свистком на шее тоже перемещался, махал рукой и объяснял, что главное – ритм.
Мы все изображали красноармейскую колесницу. Это репетиция спектакля для погибших в гражданской войне. Так подумалось.
Вскоре по школе прокатился слух, что пропал ученик, ушел из дома и не вернулся. Я даже не сразу понял, про кого это. Ч. пошел бродяжничать, нашли его спустя пару недель