него. Зигфрид был «слишком могуществен, знатен, для того чтобы ему можно было предложить подарки», — вот смысл этой фразы[82], ибо, согласно тогдашним представлениям, получение дара влекло за собой известную зависимость от подарившего, а Зигфрид считался равным по рождению и положению королю Гунтеру и его братьям.

Точно так же обстоит дело и в IX авентюре. Кримхильда принимает Зигфрида, явившегося в Вормс в качестве посланца Гунтера, чтобы известить о помолвке его с Брюнхильдой и о скором прибытии молодых. Она усаживает Зигфрида и благодарит за благую весть. «Мне было бы приятно вознаградить вас золотом за службу вестника, но вы слишком для этого знатны, и я навсегда останусь вам признательной» (строфа 556). Мысль Кримхильды в данном случае опять-таки состоит в том, что столь могущественному и благородному господину, как Зигфрид, нельзя предлагать даров, ибо это могло быть понято как намерение поставить его в зависимость от себя, следовательно, как оскорбление. Но влюбленный Зигфрид отвечает: «Даже если б тридцать стран были моими, и то я охотно принял бы подарок из ваших рук» (строфа 557). Зависимость от любимой его не только не страшит, но приятна. Здесь уместно вспомнить, что, согласно куртуазному кодексу, отношения между влюбленным рыцарем и знатной дамой строились по образцу отношений вассала к сеньору. Как это переведено Ю.Б. Корнеевым? Вместо указания на «знатность» в строфе 556 читаем: «Тому не нужно золота, кто им богат и так». А в строфе 557 «тридцать стран» заменены выражением: «Будь я… богаче в тридцать раз». Идея, лежавшая в основе пожалования даров, утрачена, все сведено к довольно плоской мысли, что Зигфрид богат и без золота Кримхильды!

С путаницей в отношении того, кто кому должен делать подарки, мы встретимся и в других местах перевода. Так, в упомянутой выше сцене торжества по случаю возведения Зигфрида в рыцарское достоинство шпильманы, бродячие певцы, получают, как это было принято при дворах, щедрые дары от хозяина. В переводе же Корнеева даритель и одариваемые поменялись местами, и «щедрым и тороватым» оказывается «каждый приглашенный» (строфа 41)…

XXV авентюра открывается строфой, в которой читаем: «Гостей богаче вормсцев не видел мир давно». Но в оригинале стоит: «hôchgemuoter recken» (строфа 1506). Hôchgemuot вовсе не означает «богатство». Это одно из ключевых понятий рыцарской эпопеи, относящееся к феодальной этике, к стилю поведения знатного лица. В это понятие входят аристократический образ жизни, внушающий окружающим почтение; умонастроение и нрав, присущие благородному; надменность и высокомерие. То, что в этой же строфе упомянуты оружие и платье вормсских королей, служит не доказательством их богатства, а знаком их высокого социального статуса.

Маркграф Рюдегер, поставленный перед дилеммой: сохранить верность своей госпоже Кримхильде или дружбу с бургундскими королями, — просит Кримхильду и Этцеля освободить его от йрисяги вассальной верности и предлагает возвратить им пожалованные ему ленные владения («земли с бургами»). «Пойду я на чужбину в изгнанье на своих двоих», совершенно точно перевел М.И. Кудряшев. Иначе у Ю.Б. Корнеева: «Уж лучше я в изгнание с сумой уйду отсель» (строфа 2157). Для рыцаря символом бедности, отречения от благ, коими он был наделен сеньором, служило то, что он не имеет коня, — нищенством знатный человек в любом случае заниматься бы не стал![83]

Не менее странно звучат в устах Кримхильды слова о том, что напрасно они с Этцелем «не скупились» на дары Рюдегеру (королева еще не знает, что маркграф погиб, оставшись им верным вассалом): скупость при любых условиях была противопоказана сеньорам. Щедрость считалась неотъемлемым признаком господина и служила одним из главнейших его достоинств. В оригинале читаем: «Помогли нам, король Этцель, раздачи даров?» (строфа 2229).

На пиру, устроенном в Ксантене после возвращения Зигфрида с молодой женой, его мать Зиглинда щедро одаривала присутствующих. «Гостей, на праздник званных, она одела так, / Что в платьях златотканых ходил былой бедняк» (строфа 712). Откуда на королевском празднике взялся бедняк? Не знаю: в оригинале имеется в виду свита, и это было понятно уже Кудряшеву («свита их / Ходила в златоцветных одеждах дорогих»). Но Корнееву не достаточно и «бедняков», и он добавляет опять-таки от себя: «С вельможей знатным в пышности соперничал слуга»… — вещь в сословном обществе вообще немыслимая!

Повелитель гуннов Этцель посылает свата к Кримхильде. Тот, убеждая ее принять брачное предложение, в частности, подчеркивает могущество Этцеля: «ему со страхом служат многие герои» (строфа 1215). Итак, величие средневекового монарха выражается в первую очередь в его власти над большим числом верных вассалов. В переводе Корнеева это выглядит несколько иначе: «Богат владыка гуннов, могуч и знаменит». — Специфика феодального господства смазана.

Вот еще аналогичный пример. В XXXVII авентюре гуннский воин говорит Кримхильде о том, что ее сильнейший вассал Рюдегер не выполняет своего долга и не сражается за нее, хотя получил от сеньора немало «людей, земель и бургов» (строфа 2139). В переводе Ю.Б. Корнеева: «Немало он подарков, и замков, и земель / От вашего супруга в награду заслужил…»[84] Люди, вассалы в обоих этих случаях исчезли! Автора «Песни о нибелунгах», в отличие от переводчика, занимает не то, что знатные господа богаты, — что разумеется само собою и не представляет для него особого интереса, — но способы употребления ими богатства: оно доставляло им возможность быть щедрыми, привлекать на службу рыцарей, устраивать пиры, вообще вести куртуазный образ жизни. Это — главное.

К сожалению, переводчик далеко не всегда считается с сословным смыслом трактовки богатства в эпопее. Я позволю себе привести еще один пример.

Бургунды прибывают к гуннскому двору. Кримхильда встречает их неласково и, заметив недовольство Хагена, говорит ему: «А с чем таким из Вормса явились вы ко мне, / Чтоб рада вас принять была я у себя в стране?» (строфа 1739). Она явно намекает на отобранный у нее клад нибелунгов (о чем прямо говорит в строфе 1741). Это ее замечание в высшей степени существенно для понимания смысла конфликта между Кримхильдой и бургундами. Тот, кто владеет кладом, тот могуч, тому принадлежит и власть, ибо клад в эпопее фигурирует в качестве символа господства; в сознании Кримхильды клад и власть слились к тому же с образом Зигфрида. Что же она слышит в ответ?

С усмешкой молвил Хаген: «Когда б я знал заране,

Что за гостеприимство вы требуете дани,

Поверьте, согласился б я по миру пойти,

Чтоб только вам, владычица, подарок привезти».

(строфа 1740)

Таков перевод Ю.Б. Корнеева. В действительности Хаген говорит Кримхильде нечто иное. Его насмешка