Главная проблема с оценкой когнитивных искажений состоит в том, что они находятся в области бессознательного, куда радары сознания не добивают по определению. Получается, даже если что-то действительно изменилось, я этого, скорее всего, не замечу; а если мне покажется, что я что-то заметила, — вероятно, это будет просто игра воображения. Тем не менее в ситуациях, когда нужно говорить с малознакомыми людьми, я стала намного меньше смущаться. Я как будто научилась отмечать дружелюбие и оставлять без внимания возможные признаки неодобрения. У меня просто не остается времени размышлять, что именно выражает лицо без явных признаков одобрения: мысль «боже, как она ужасна» или спокойное равнодушие.

Кроме того, благодаря многочасовому рассматриванию улыбающихся и злых лиц я осознала, как на окружающих влияет улыбка — или сердитая мимика. И когда я начала сама больше улыбаться окружающим и интересоваться, как дела, — мне стали больше улыбаться в ответ. Просто замечательно. Думаю, мне пока стоит продолжать тренироваться кликать по счастливым лицам, вдруг в дальнейшем еще что-нибудь изменится. К тому же теперь я справляюсь с этим упражнением за каких-нибудь пять минут — пока закипает чайник, например.

Но у всех этих приятных изменений обнаружилась и оборотная сторона: мне стали чаще сниться тревожные сны. Например, я прихожу на экзамен неподготовленная, у меня крошатся зубы, или с меня на виду у всех снимают штаны. И все на меня показывают пальцами и смеются. Неужели моим волнениям пришлось спрятаться во снах, потому что в сознании им больше нет места? Как в «Вечном сиянии чистого разума», где героям нужно было прятать воспоминания, чтобы они не исчезли. Только в моем случае спастись от исчезновения пытается старый образ мыслей.

По крайней мере, я точно могу сказать, что больше не чувствую себя так, как в самом начале этого процесса. Вот пример записи из моего дневника:

А вот запись, сделанная на 63-й день тренировки (сентябрь 2015), — она намного лучше описывает мое нынешнее состояние:

А вот с тренировкой оперативной памяти все не так однозначно. Через несколько недель мои результаты перестали меняться и мотивация быстро пропала. Я по-прежнему выполняла упражнения, но уже не по двадцать минут и не каждый день. А через несколько месяцев и вовсе их забросила. Ведь так и не нашлось достаточно веских доказательств того, что они стоят потраченного времени.

Проезжая часть у дома все еще заставляет меня содрогаться, но я нашла способ обхитрить себя: вожу сына в школу по более длинному, но намного более спокойному пути. Раньше мы ходили по узкому тротуару, а теперь ездим на велосипедах по широкому. Даже не знаю, почему не додумалась до этого раньше. Может быть, теперь я научилась спокойно фокусироваться, а не паниковать и тем самым освободила ресурс, чтобы находить конструктивные решения возникающих задач.

А вот моя нелепая реакция на стресс оказалась особенно устойчивой к изменениям. Когда оксфордский эксперимент был в самом разгаре, я попыталась организовать сканирование мозга для следующего шага моей миссии — и получила подряд несколько отказов от исследователей, которые, как я надеялась, позволят мне поучаствовать в своих экспериментах. Многие из них объясняли, что это слишком дорого, что у них нет времени искать свободного аспиранта, который смог бы проанализировать мои результаты, и что в любом случае я — неподходящий субъект для их исследования. И хотя я знала обо всех ограничениях нейровизуализационного метода и понимала, что наверняка есть и более надежные способы оценить происходящие в мозге изменения, я все равно сходила с ума не меньше, чем когда не могла дождаться ответа от Илейн Фокс (надо сказать, на этот раз сумасшествие длилось всего несколько дней, но все равно я в это время была совершенно неработоспособна). И не стану отрицать — меня это очень расстроило. Я надеялась, что выбросила все эти глупости из головы.

Итак, мы вернулись к тому, с чего начинали: чтобы действительно изменить мозг, нужно очень тщательно подойти к выбору навыков. Тревожный темперамент, как оказалось, явление комплексное. Социальная тревога и тревога, предваряющая действия, — вещи очень разные, и меры, помогающие избавиться от одного, могут никак не повлиять на другое.

Но из всего произошедшего на этом этапе я сделала один очень важный вывод. Тревога тоже завязана на контроле внимания. К сожалению, внимание далеко не всегда находится под управлением сознания — так что попытки решить проблему самостоятельно или по крайней мере следовать совету «думай о хорошем, и будешь лучше себя чувствовать» не сработают никогда. Если у вас есть негативные когнитивные искажения, вы всегда будете плыть против течения. Вот почему люди в депрессии не могут начать мыслить позитивно и тем самым вытащить себя за волосы из болота: их мозг не дает им увидеть ничего, кроме этого самого болота.

Выбраться из цепких лап негативных искажений восприятия нелегко. Я не могу с полной уверенностью сказать, решит ли проблему модификация когнитивных искажений, — этого не знает ни Илейн Фокс, ни кто бы то ни было еще. Я могу только утверждать, что мне она, похоже, помогла. Но — и это очень важное «но» — «правильный выбор навыка» для этого крайне важен. Тренируйтесь выискивать в толпе счастливые лица, и увидите изменения в реальной жизни. Я же с самого начала задавалась вопросом: если я избавлюсь от одного невроза, исчезнут ли остальные? Теперь я узнала ответ. Нет.

С другой стороны, полным ходом идет мое обучение осознанности, и теоретически у меня еще осталось несколько неопробованных способов противостоять фундаментальному ангсту[3]. Осознанность, как оказалось, касается не только сознания, не только разума, но во многом и телесности. И, может быть, именно здесь спрятан ключ к большему контролю над собой.

Анастейша из «50 оттенков серого» всегда кусала нижнюю губу, когда нервничала. Сама того не осознавая, она заставляла миллионера Кристиана Грея сходить с ума от страсти. Благодаря силе медитации, я обнаружила, что поступаю как Анастейша. Правда, внешне при этом я больше похожу на лягушонка Кермита (рис. 11).