Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нам нужно дотянуть до темноты, — шептал Ключников, одной рукой обнимая женщину, второй сжимая автомат. — Уже дважды гремел взрыв. Их стало на два человека меньше. Ночью они сюда не сунутся. А мы выберемся наружу.
— Я перестаю верить в удачу, — всхлипнула Бартеньева. — Они совсем близко. Зря ты дверь не заминировал. Теперь уже поздно.
За дверью послышались голоса. Скрипнула дверь. Данила прильнул к автомату и прищурился, целясь в открывающуюся дверь.
— Черт, там женщина. Она из заложников, — прошептал он.
Сирийка остановилась, обвела взглядом пустой цех. Из-за ее спины выглядывали два боевика.
— Вроде и здесь пусто. Но, может, прячутся, — доложил по рации боевик со шрамом.
— Ищите, они где-то здесь, — донесся из рации голос Хусейна.
— Пошла, женщина, — пожилой боевик не приказал, а словно попросил и неожиданно для самого себя добавил: — Удачи тебе. Храни тебя Аллах.
— Иншала, — ответила смертница, произнеся религиозную фразу, что-то вроде христианского: «Да будет воля Твоя».
Камилла жалась к Даниле.
— Они заложников впереди себя гонят. И это все из-за нас.
— Не из-за нас, — прошептал Ключников.
— Но если бы мы не убежали… — возражала Камилла.
— Они и так убивали людей. Просто так, — взывал к логике оператор.
Сирийка медленно шла прямо к песчаному валу, перегораживающему цех.
— Там же мины, — взмолилась Камилла, но тем не менее продолжила снимать происходящее на планшетник, у нее была своя замаскированная «амбразура».
— А что мы можем сделать? — пытался удержать ее Ключников, не сводя прицела с молодого боевика.
— Пусти меня.
— Никуда я тебя не пущу.
Но Бартеньева все же вырвалась. Если бы на мины шел мужчина, она бы, наверное, продолжала бы съемку до самого момента взрыва, но допустить, чтобы из-за нее погибла женщина, у которой, как она помнила, маленький ребенок, Камилла не могла. Она высунулась из-за укрытия так, чтобы сирийка могла ее видеть, но не боевики, и стала подавать знаки рукой. Женщина остановилась.
— Что там такое? — крикнул обладатель шрама.
— Ничего. Мне страшно, — растерянно произнесла смертница, так и не выдав беглецов, хотя уже могла с чистой совестью повернуть назад.
Камилла показывала на кирпичный обломок на разминированном участке и потом изображала пальцами, словно переходит через песчаный вал. Арабка наконец поняла, чуть заметно кивнула. Песок уже пересыпался под ее ступнями. Боевики на всякий случай жались за стены.
— Она прошла, — сказал молодой.
— Иди вперед, я за тобой, — отозвался старший.
Теперь сирийка видела и Ключникова с автоматом, тот тоже давал ей знаки, смысла которых она пока не могла понять.
— Стань там, — показывал Данила за колонну.
Женщина повиновалась, и тогда он выстрелил. Молодой боевик вскинул руки, выронил автомат и упал на бетон, стукнувшись об него головой. Звук был таким, словно упал кочан капусты. Обладатель шрама попятился, выпустил очередь. Ключников метнул гранату. Оператор так и не разглядел, успел боевик выскочить из цеха или его накрыло взрывом.
Дым и пыль медленно оседали, золотясь в лучах заходящего солнца. Арабская женщина сидела на полу и плакала. Ее утешала Камилла, приобняв за плечи.
— Все будет хорошо. Вот увидишь.
Молодая мать хоть и не понимала и слова по-русски, но кивала, улавливая интонацию.
Хусейн и Сармини, когда зазвучала стрельба и грохотнул взрыв, переглянулись.
— Нашли, — произнес Сабах первым.
— А куда они денутся? — Хусейн поднес рацию ко рту, щелкнул клавишей. — Что там у вас?
Ответа так и не прозвучало.
— Что у вас? Вы их нашли? Почему молчите? — допытывался командир у молчаливого куска пластмассы с электронной начинкой.
В цеху на втором этаже показался пошатывающийся боевик. Он зажимал уши ладонями. Подошел к краю плиты, но не нашел в себе сил перебраться по сварной лестнице на другую сторону.
— Они там, — прохрипел обладатель шрама. — Моего напарника убили.
— Местная женщина жива? — спросил Сабах.
— Кажется, они ее захватили, — боевик еще не пришел в себя после взрыва и вертел головой.
Сармини повернулся к Хусейну:
— От него сейчас толку не добиться. Поиски следует отложить до утра. Мы не успеем организовать новый заход. Солнце уже садится. На ночь надо усилить охрану периметра вокруг завода. Раздать людям фонари. Нельзя дать им выскользнуть с территории.
— Согласен, — после непродолжительного молчания произнес Диб. — Пошли, поговорим о твоем плане. Ты сказал, что знаешь, как освободить мою семью.
Смеркалось. В коридоре работал портативный генератор. В одном из уцелевших кабинетов расположились командир и его заместитель. Сармини на этот раз не возражал против того, чтобы Хусейн курил «траву», сам же он попивал кофе, сваренный на спиртовке. Шторы на окне были плотно задернуты. Диб опасался повторения вертолетной атаки, а потому соблюдал светомаскировку.
— …я уже связался с другими полевыми командирами, — говорил Сабах. — Рассказал им о том, что твою семью выкрали и требуют выкуп.
— Ты им сказал, что это совершил мерзавец Файез? — напрягся Хусейн.
— Естественно, нет. Зачем? Затем, чтобы он убил твоего первенца? — пожал плечами Сармини. — Я даже попросил, чтобы они связались с Файезом и пригласили его на сходку.
— Зачем тогда эта сходка? — не понял Диб.
— Сработает чувство солидарности. Мы попросим их скинуться на часть выкупа. Каждый из нас может попасть в такую ситуацию. Думаю, большинство командиров не откажутся одолжить деньги.
— Но они не соберут столько, сколько нужно, — сомневаясь в реальности плана, произнес Хусейн.
— У нас будет часть денег. Прибавишь к ним свои сбережения. Я дам половину своих. При виде «живых» денег Файез согласится уменьшить выкуп. Ну, а когда он отпустит твою семью, мы с ним разберемся. Ему не сносить головы. Такие вещи прощать нельзя. Ты же этого хочешь?
— Не знаю, как тебя и благодарить, — Диб с уважением и любовью посмотрел на своего заместителя. — Я иногда веду себя неправильно. Не слушаю хороших советов. Как ты меня до сих пор терпишь? — признался он в порыве откровения.
— Ты хороший командир, хотя иногда и совершаешь ошибки.
— Ты даже согласен дать половину своих сбережений, чтобы выкупить мою семью. А как же тогда твоя мечта о том, чтобы выйти из дела? Уехать из Сирии?
— Придется подождать. Ты же мой боевой друг. Я не могу не помочь тебе.
Расчувствовавшийся Хусейн поднялся и крепко обнял Сармини.