И я кричу. От легкой боли в шее и мощной заполненности внизу. Это просто разбивает меня на куски, я теряюсь, схожу с ума. И от необходимости продолжения в том числе.

А мой мучитель, проклятый властный мудак, неожиданно замирает. Дышит мне в шею, его член чувствуется остро и горячо внутри, он, как будто, еще больше становится. Я протестующе хнычу и пробую сама двигаться, крепче сжав его талию ногами. Не зря же столько лет в спорте. Могу выжать из своего тела тот максимум, что нужен мне именно сейчас!

- Да не трепыхайся ты, Дарья Викторовна, - хрипит Зверев и лениво усаживает меня плотнее.

На член.

Так, что я вскрикиваю опять и несдержанно шепчу : «Блябляблябля…»

- Какая плохая девочка, - смеется он, тепло и мягко прикусывая кожу на шее, - матом ругаешься… С какими-то пидорами обжимаешься…

- Саша – не пидор! – выдыхаю я, и тут же понимаю, что зря я это сказала. Я, как бы, не в том положении, чтоб разговаривать о бывшем любовнике.

- Да? – Он отрывается от меня, смотрит в глаза, зрачки расширены, взгляд бешеный. Мама… Я чувствую, что накосячила, и от того, что сейчас будет, буквально выносит первобытным каким-то сладким ужасом. Это как матерого зверя выбесить. И страшно и волнительно. Разорвет ведь… - Защищаем, значит? Тряпки – для него? М?

Он неожиданно делает резкий толчок, и меня вмазывает в стену.

Ах! Ничего себе!

По телу идет такая волна дрожи, что даже зубы клацают. И глаза закатываются.

А Зверев, придерживая меня, выходит, а потом еще раз входит. Со всего размаха! ААА!

- Тихо! Соседи прибегут! – сдержанно рычит он и набирает скорость, тараня меня с такой дикой силой, что я вообще последнее соображение теряю, могу только цепляться за него, держаться и сдержанно выть в прикушенное мной плечо.

Чувствую, как широкой ладонью проходит шее, ниже, к груди. Рывок – и мое красивое кружевное бра умирает в лапах варвара.

- Нехер в таком всяких пидоров лощеных встречать! Мне его даже бить брезгливо было! Все кулаки в помаде, бля!

Он что-то еще говорит, вколачиваясь в мое податливое дрожащее тело, рычит на низкой ноте, шепчет в шею, в перерывах между укусами, а я не возражаю больше. Пусть, пусть что угодно говорит.

Главное, чтоб не останавливался.

Гад.

Сволочь.

Мудак.

Господи, да чего же так хорошо-то!!!

Я кончаю, кажется, между бессвязным «всякие пидоры» и «охереть, сладкая». Долго, феерически, сокращаясь на его члене до искр из глаз.

И совершенно не возражаю, в полной неге, в онемении всех конечностей, когда меня снимают с члена и ставят на колени, потому что властному мудаку приспичило кончить мне в рот. И на грудь.

Не возражаю.

И даже , наоборот.

Смотрю в зеркало в прихожей, на себя, в растерзанной шелковой одежде, с теперь уже совершенно натурально растрепанными волосами, на коленях перед полностью одетым здоровенным мужчиной…

И все происходящее, неправильное, грязное, заводит опять до безумия.

Зверев рывком поднимает меня с коленей, задумчиво проводит пальцами по голой груди, размазывая свидетельства своего удовольствия и моего окончательного падения.

Ему , похоже, ужасно нравится , как это все выглядит.

А мне нравится, как его пальцы скользят по моей коже.

Да, в этом вопросе у нас полная совместимость.

В отличие от многих других.

Роман Зверев.

- Работу нашла?

Я провожу ладонью по разметавшимся по подушке длинным волосам, глажу, кайфуя от гладкости.

Удивительно, насколько тактильно приятным может быть человек. Женщина.

Где бы я ее ни касался, она везде на ощупь – сплошное удовольствие.

Кожа нежная, волосы шелковистые, грудь упругая, тяжелая такая. Половые губки гладкие. И внутри горячо. Тесно и невероятно приятно.

Так, надо тормознуть, а то на третий заход пойду. А она еще и от второго-то толком не отошла. Щеки до сих пор красные , и глаза блестят. Реснички влажные, от слез немного слипшиеся, красивыми острыми стрелами.

Это она в последний раз заплакала, когда кончала.

Губку прикусила, взглядом уперлась в мое лицо, словно что-то новое увидела, и задрожала, сжимая меня внутри так, что удовольствие вдвойне получил. А из глаз – слезы. Текут и в волосах на висках прячутся. И зрачки расширенные, огромные. Затягивают, разум отнимают.

Ведьма ведь, ну просто ведьма. Почему волосы не рыжие?

Все остальное присутствует, все атрибуты ведьмовские: красота ослепительная, нрав дикий, сексуальность через край прущая. Взгляд кошачий, зеленый. Только волосы остались для полноты картины.

- Работу? – она произносит это слово с таким мурлыкающим придыханием, что опять все встает, и я уже решаю наплевать на то, что хотел перерыв дать.

Какой, нахер, перерыв? Вдруг ее опять переклинит насчет меня? Нрав-то бешеный. Так что надо брать по-максимуму.

- Нет, не нашла. Пока. Вот, Саша приезжал, уговаривал вернуться…

- Вот как?

Сюрприз, мать его!

То есть, я собеседованию на работу помешал!

- И часто ты на собеседования ходишь? Так?

Она замирает, застывает под моей ладонью. Злится.

Ну, конечно, как херню нести, так это мы первые, а как ответку получать – так расстраиваемся и обижаемся. Женщины...

- Не твое дело, господин Зверев. – Чеканит она, а потом пытается приподняться, сползти с моей груди, - и вообще, вам пора.

- Не пора, - я перехватываю ее за талию, придерживаю, брыкающуюся и сопящую, а потом, подумав немного, наваливаюсь сверху, удобно располагаясь между раздвинутых стройных ножек и перехватив руки за запястья.

- Ты что себе вообразил? – шипит она, мгновенно превращаясь из ведьмочки удовлетворенной в ведьмочку неудовлетворенную. – Отпусти! Гадости он еще тут будет говорить!

- Ну а что я такого сказал? – я укладываю ее запястья над головой, приподнимаюсь, опираясь на локоть, чтоб видеть лучше. Ну и чтоб дышать могла тоже. – Ты сама сказала, что он по работе приезжал.

- Я не это говорила, я другое… А, черт! Неважно! Отпусти!

Она очень хороша в гневе. Я еще в первый раз заметил. Глаза сверкают, губы краснеют, ноздри раздуваются. Ведьма!

- Ну так что там с работой? – продолжаю я светскую беседу, хотя от ее ерзаний подо мной член окончательно встаёт и жестко требует поместить его туда, где ему очень хорошо, мокро и тесно.

Дарья Викторовна чувствует , что скоро будет совершено покушение на ее , охотно подчиняющуюся моему захватчику крепость, а потому, сложив один и один, замирает.