Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Судя по всем этим предостерегающим историям, ты, должно быть, провел всю свою жизнь, пытаясь избавиться от гордыни, — предположила Анника.
В ее словах читалась надежда.
Раньери удивленно поднял брови:
— Наоборот. Я настолько горд, Анника, что отказался принять все то, что так сильно хочу сохранить. Мой отец обанкротился по меньшей мере три раза, по моим подсчетам. Мой дядя погиб, слишком гордый, чтобы признать свою ошибку и занять правильную сторону. Другой мой дядя из-за своей гордыни не готов заниматься тем, что должен, дабы улучшить свое положение. И это, как по мне, отвратительное проявление данного качества, если такое вообще существует. Что же касается меня… — Раньери взял в руку бокал с вином. — Я заработал уже целое состояние, так что потери меня не пугают. Я перестраховался.
Нельзя сказать, что его слова вызывали удовлетворение. Они прозвучали расстроенными, и Аннике это не нравилось.
— Раньери, — прошептала она. — Ты должен понимать…
— Я покажу тебе, в чем я разбираюсь, — сказал он ей серьезным тоном.
И тогда он сделал шаг к девушке и поцеловал ее, тем самым разжег между ними искру.
В ту ночь они занимались любовью, как ненормальные. Сначала на диване в гостиной, затем он отнес ее наверх, провел с ней некоторое время в просторной ванной. Потом они переместились в постель, доставляя невиданное удовольствие друг другу.
Снова и снова.
Анника не могла скрыть своего восторга от его действий. Раньери был безжалостен и требователен, и ей казалось, что она создана именно для этого. Создана для того, чтобы удовлетворить его нужду и его голод. Как и он для нее. И горели ярко и долго друг для друга.
Когда на следующее утро они проснулись, Раньери решил продолжить удовольствие и снова вошел в нее. Обычно их утро походило на вспышку, такую же смелую, яркую и стремительную, но сегодня все было иначе.
Он двигался медленно, тем самым заставляя их обоих тлеть. Так размеренно, что каждый его толчок длился целую вечность, и, когда он отдалялся от нее, Анника воспринимала это как потерю.
Тем не менее он выдержал ее напористый взгляд и продолжал касаться ее лица.
С каждым движением он разбивал ее сердце. В конце концов, Анника легла на спину в постели и тут же осознала, что допускала такую же ошибку, что и бабушка Раньери. Она влюбилась в него. Безвозвратно и бесповоротно.
Анника отправилась в ванную, желая полежать в теплой и обволакивающей воде. Утренние занятия любовью сорвали остатки ее защиты, и теперь она могла видеть все так ясно. Анника познакомилась с ним, когда ей едва исполнилось шестнадцать, и в то время ненавидела один лишь его вид, но в сравнении с глупыми мальчишками ее возраста он казался исключительным. Она поступила в колледж, где ее друзья экспериментировали в отношениях, увлекались страстными порывами и влечением, но только не Анника.
Отчасти она уже в тот момент подозревала, что всех своих парней будет сравнивать с Раньери, и никакие заменители не подойдут. Хотя она продолжала презирать его и считала своим проклятием. Возможно, она предполагала, что между ними разгорится огонь.
— Все в порядке, — уверяла она себя, вылезая из ванны и переодеваясь в свою одежду — простой мягкий комбинезон, хлопковую рубашку и широкополую шляпу. — Все будет хорошо.
Ей стало ясно, что рассказ Раньери был неким предостережением, но главным образом — для нее, а не для него самого.
Девушка остановилась напротив портрета его бабушки, висевшего в холле возле спальни.
— Я не допущу той же ошибки, что и ты, — пообещала она давно ушедшей из жизни женщине, которая страдала из-за своего сердца. — Я не признаюсь ему.
Несмотря на то что она понимала, почему другая женщина сделала такой выбор, Анника почувствовала, как ее сердце начало биться быстрее. Она могла ощутить свое сердцебиение, а ведь ей так сильно хотелось признаться Раньери в своих чувствах. Хотя прекрасно понимала, что он воспримет эти новости не самым лучшим образом.
Так что она просто будет держать эти мысли при себе и просто получать удовольствие на протяжении последующего года, что был для них отведен.
«А может, и больше года!» — твердил ей внутренний голос, потому что все, что касалось этого мужчины, она намеревалась получить сполна. Вот такой жадной она была. Главное, правильно разыграть свои карты.
Анника чуть не рассмеялась, спускаясь по лестнице и направляясь к кабинету Раньери на автопилоте. Разве она вообще умела играть в карты? Что ж, ей придется научиться. А тем временем она запрет свои чувства на замок и сохранит их там, где им самое место. Глубоко внутри. Спрячет их, как сокровища, слишком дорогие и бесценные, чтобы показать хоть кому-то. Она сможет, и в этом не было сомнений. Во всяком случае, Анника верила в себя.
Но когда она распахнула дверь в кабинет Раньери, ей пришлось забеспокоиться, ведь он запросто мог прочитать ее мысли или же разглядеть чувства в ее глазах. Он был не один. И она была уверена, что точно знала, кем были те пожилые люди, которые сидели в его кабинете. Ни один не выглядел довольным. Если бы она пригляделась получше, то моментально бы заметила явное сходство.
Ее взгляд метнулся в сторону Раньери, который стоял возле камина и выглядел… холодным и жестоким. Он казался таким отстраненным, будто и не было между ними никакой близости за все время их медового месяца.
— Привет, Анника, — сказал он, но не так, как обычно. Он произнес ее имя иначе, без привычного ей восторга. — Как мило с твоей стороны, что ты решила к нам присоединиться. Хочу представить тебе моих родителей. Судя по всему, они решили заявиться к нам без приглашения.
Глава 9
Раньери всячески твердил себе, что должен был быть благодарным. И главным образом, за то, что не сказал лишнего, когда оказался так глубоко внутри ее, поскольку в какой-то момент ощутил, будто разговоры ранее вывернули его наизнанку. Он не сказал ничего такого, чего не следовало бы. Он старался побороть все те странные и ужасные чувства, которые вырывались наружу после их вчерашнего разговора. А ведь ему и вовсе не хотелось заводить ту беседу о гордыне, когда пришел к Аннике.
Эта девушка брала все, что могла, оборачивала в бесконечный восторг, а потом просила еще. За всю свою жизнь Раньери не встречал никого, кто