Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помнишь, я говорил, что встретил одного из его сородичей у Родников Индейцев? Старого человека с бирюзой на шее?
— Ты и в самом деле видел этого индейца, Ханни? — усомнился отец.
— Не уверен только, был ли он индейцем. Но полагаю, что все-таки да, был. — Я долго молчал, потом с неохотой продолжил, боясь показаться смешным и глупым. — Не могу догадаться, на чем он стоял тогда. Думаю обо всем этом с того самого момента, как увидел его.
— Я тебя не понимаю.
— В самом низу, около края воды, оставался небольшой клочок твердой земли, на котором стоял я. А когда напился, оглянулся вокруг и увидел его.
— Рядом с собой?
— Скорее перед собой. Он стоял там, где... стоять было просто не на чем, понимаешь? — поколебавшись, пояснил я. — Зачерпнув воды, я и ему предложил, но он только молча смотрел на меня.
— И что было потом?
— Потом ты, папа, окликнул меня.
Отец долго молчал, потом тихо произнес:
— Знаешь, Ханни, мы очень плохо осведомлены о таких вещах. Наш мир гораздо сложнее, чем мы можем себе представить. Нам известны какие-то крохи, и мы всегда насмехаемся над тем, чего не понимаем. Индейцы по натуре своей одновременно и очень примитивны, и очень сложны, простота их, поверь, кажущаяся.
В пустыне и в горах встречаются тропы, проложенные Старым Народом, жившим здесь до появления индейцев. Неизвестно, кем они были и что с ними стало. Многие белые не верят в это. Отцы-миссионеры убеждают индейцев, что существование Старого Народа — это чистейший абсурд, и запрещают даже говорить об этом.
— Индейцам, которые живут в этих краях, тоже запрещено об этом говорить?
— Нет. В этом месте миссионеров не бывает. Некоторые индейцы время от времени уходят в Пале, но потом обычно возвращаются обратно. Здесь и священников еще нет.
— Папа, куда ведут эти дороги, о которых ты говорил?
— Никто этого не знает. Возможно, к воде. Иногда я думаю, они ведут к тайникам, где хранятся их письмена, нанесенные на камни.
— Что там написано?
— Обычно это всего лишь изображения животных, но порой встречаются совершенно непонятные рисунки. Никто не знает, что они обозначают.
— Я найду их и очень хочу разгадать их значение.
— Есть тропы, по которым не ходят даже сами индейцы. Когда-нибудь, при желании, ты сможешь по ним пройти, но прежде должен многому научиться.
Отец поднялся.
— Уже поздно, Ханни. Пора ложиться спать.
Нас окружали лишь дюны и кактусы да несколько невзрачных кустиков. Солнце близилось к закату. По песку, заметил я, что-то двигалось и оставляло после себя едва заметный след. Пристально приглядевшись, я так ничего и не обнаружил. Загадка!..
— Даже если это дом Тэквайза, — улыбнулся я, — все равно он мне нравится. Мы еще поживем тут, папа?
— Если он придет и потребует освободить его, — ответил отец, — нам придется уйти, хотя и мне он нравится. Потому что как бы воплощает в себе любовь. Любовь человека к делу рук своих, творчеству. А такое всегда достойно глубокого уважения. Знаешь, Ханни, я даже немного завидую таланту этого строителя.
У меня же из головы во время этого разговора с отцом все не выходили эти странные следы на песке. Может быть, их оставляла маленькая ящерица?..
— Как ты все-таки думаешь, папа, Тэквайз вернется?
— Кто знает? — Отец взял меня за руку. — Пойдем, надо возвращаться. Я вдруг понял, что очень устал, сынок. Мне бы хотелось...
Он не договорил, чего ему хотелось. Мы оба одновременно увидели, что они уже были там, неслышно подкравшись и поджидая во дворе. Четверо. Ближе всех к нам сидел на лошади седовласый старик. С суровым, неприступным видом и жесткими, недоброжелательными глазами.
— Это он! — рявкнул старик и приказал: — Убейте его!
— Сэр?.. — Отец заговорил спокойно, хотя несомненно слышал только что сказанное. — Позвольте мальчику уйти. Он же ребенок...
— Кончайте с ним! — будто не слышал отца старик. — И этого щенка тоже! Немедленно!
Пока он, полуобернувшись, отдавал приказания, отец со всей силой, на какую был способен, оттолкнул меня прочь и упал на землю сам. Его рука, как крыло, распростерлась надо мной, будто прикрывая от опасности, поэтому сам он не в состоянии был двинуться с места. Люди старика дважды в упор выстрелили в него, и я видел все это, прежде чем он сумел ответить своим врагам. Отец был ранен. Один из стрелявших упал. Второй выстрел отца разнес в щепки угол двери. К тому времени, сумев подняться, он снова оказался поверженным на землю.
— Подойди и убедись, что он сдох! — спокойно приказал старик своему подручному. — Такую падаль уничтожить сложнее, чем змею.
Человек подошел к отцу и еще раз выстрелил в него. Снова в упор. Второй целился в меня.
— Не здесь! — передумал вдруг старик. — Возьмем его с собой и бросим где-нибудь в пустыне, по дороге. Так будет лучше.
Бандит подошел и схватил меня, но я, извернувшись, изо всех сил вонзился зубами в его руку. Тот, рассвирепев, обрушил свой кулак на мое лицо.
— Попробуй только еще раз! — пригрозил он, оскалясь в злой лошадиной улыбке. — Уши оторву, прежде чем доставим тебя куда надо!
Его переносицу, увидел я, пересекал безобразный багровый шрам, который, казалось, разрезал нос пополам. Это был тот — я сразу узнал его, — который стрелял в отца, когда тот уже был недвижим.
— Возьми его! — приказал старик. — Пора уходить, а то скоро появятся индейцы.
— Мы перебьем их! — пообещал человек со шрамом.
— Дурак! — засмеялся старик. — Их много, а нас несколько человек. Они всегда любили его, как если бы он был одним из них.
Человек со шрамом жестоко заломил мне за спину руки, крепко держа и похохатывая, покуда я не перестал кричать от дикой боли.
— Может быть, тебя отдадут мне, — изрек в раздумье изверг. — Тогда уж точно наверняка услышим, как ты умеешь громко кричать. И едва я пошевелю рукой, как ты, змееныш, будешь дрожать от страха, а уж коли подниму руку, вот тогда завопишь от боли!..
Совсем стемнело, и они торопливо тронулись в путь, старательно объезжая все попадавшиеся тропинки. Без старика я насчитал их девять. Был с ними и один молодой, красивый, но чем-то очень неприятный человек. Он не отрывал от меня взгляда все время, повторяя с презрением:
— Надо убить его! Когда этот гаденыш умрет, все будет кончено.
— Отдайте его мне! — клянчил бандит со шрамом.
Старик резко обернулся.
— Молчать! Мы покончим с ним так, как я сказал: оставим в пустыне!
— Мы уклонились на восток! — внезапно, будто спохватившись, вернул всех к действительности красавчик. — Очевидно, сбились с пути?!