Ростова в последние годы тонули в шелухе подсолнухов, а вокруг порта к мусору мешалось еще и зерно. На кучах шелухи по обочинам толпились стаи городских птиц и чаек. Сквозь густой осенний туман, как через вату, звенели рынды на судах, грохотали телеги, слышались окрики. Над рекой плыл дым катеров и моторных лодок. Вода в пятнах мазута билась, переворачивая щепки у берега. Здесь был другой город, который строился и жил от порта.

От храма к гавани сеткой накинуты улицы. Вдоль них к базару поднимаются дома коммерсантов, построенные с претензией на роскошь, но на фундаменте крепком, не легкомысленном. Здесь сплошь лавки и магазины. Ниже, у реки, и уже ближе к порту – дома и бараки рабочих. Виднеется темное шестиэтажное здание мельницы старообрядца Парамонова. Еще ближе к порту ночлежки, клоповники. Квадрат города, куда входят два базара – Старый и Новый, а также ростовский порт, – самый давний. Это границы крепости. Вокруг Старого базара всяких жуликов полно, но есть еще и Новый, славящийся, как пишут в наших бесполезных отчетах, «скупщиками краденого, спекулянтами золотыми, серебряными и другими вещами», туда ежедневно являются матросы, отбирают разное имущество, и бороться с ними постовой милиционер и дежурный по базару не в силах. В этот квадрат влезли и трущобы, поразительные по размерам для в прошлом уездного города. Два известнейших вертепа – «Окаянку» и «Обжорку» – много лет связывал между собой обычный, но необычайно запущенный базарный ватерклозет. После пожара на рынке притон немного перестроили. Ближе к береговой линии на содержателей притонов очевидно влияет романтика места и названия клоповников здесь другие: «Разливное море», «Дон». Обитатели «базарных» и «береговых» вертепов между собой всегда враждовали. Постоянные клиенты «базарных» звались кондукторами, бог знает почему. А уж «береговые» – ракоедами, по очевидной причине. В последние годы перед революцией врачи, общественность и частью полициейские чины начали разговоры о «внимании к трущобам». Однако те на месте. Перестроились немного. Посетители изменились. Но все так же здесь можно «угоститься» смирновкой или кокаином, сыграть в «стирки» – карты, за копейки снять койку на ночь или «нумер» пошикарней. В «нумерах» часты особые гости – взломщики сейфов и воры.

Порт Ростова мог бы поспорить с Одесским. Надо сказать, многие видели в двух городах сходство, выраженное в южном бойком характере, алхимическом смешении кровей, коммерческой жилке. Вместо соперничества города взаимно «впечатлились», как сказали бы в Одессе, оставаясь в неизменном друг к другу уважении. Однако предприимчивые ростовцы и здесь не упустили своего, наладив поставку и продажу импортных товаров из Одесского порта. Потом лихая воровская слава закрепила за городами прозвания «мамы и папы».

Порт, как и базар, то самое место, где, как в человеческой вене, – пульсирует ток жизни, ее кровь. В порт Ростова везли колониальные товары – оливковое масло, чай, кофе, апельсины, а оттуда – шерсть и зерно, медь и лес. И ведь подумать только – местные коммерсанты умудрились даже устроить первый в стране сеанс радиосвязи именно здесь! Деньги в очередной раз двинули прогресс, «беспроволочный телеграф» установили, чтобы легче было проходить узкие гирла Дона. На реке сильные течения, сложное судоходство.

Красные кирпичные стены портовых складов и административных зданий тянулись вдоль реки сплошной линией. Рельсы железной дороги уходили к хлебной ссыпке (элеватору). На мостках у стены грелись грузчики, я спросил у них, пройду ли к пароходу. Махнули рукой. Пробравшись через лес черных тонких снастей рыбаков на пристани и шныряющих в ожидании улова кошек, я вышел прямо к остаткам «Советской республики». Пароход пострадал гораздо меньше, чем я думал. На берегу перед ним возились несколько портовых служащих. Разглядывали ящик несгораемой кассы. Выяснилось, что после пожара его облили водой и распахнули. Документы и деньги, что были внутри, конечно, превратились в пепел.

– Вам подождать нужно было, слишком резкий скачок температур.

Один из них, перебирая сгоревшие бумаги, поднял голову.

– А вы, гражданин, откуда? С порта или с полиции?

– Из милиции. Нужно осмотреть пароход.

– Да, что же, – он бросил горелую бумагу и поднялся, – если надо, так смотрите. Я старпом. Вместо капитана.

Капитан, который сильно расшиб ноги на пожаре, оставался еще в больнице. А по сути под следствием – до разбирательства. Старпом, пожилой, с лицом, как старое седло, с сомнением посматривал на меня, на пароход, на матросов.

– Полезете, что ли? Ну, если шею свернете, нашей вины не будет.

Я заверил, что точно не будет. Но для начала спросил, не помнит ли он среди пассажиров Нанбергов. Фотокарточка Агнессы Нанберг была со мной. Страпом покрутил карточку в руках, сунул остальным.

– Вроде бы эта дамочка-гражданка была с мужем. Такая она… заметная. Хотя, может, и не она. На пассажиров мне смотреть особенно недосуг. Сами понимаете. Гражданка была. Попросила устроить ей каюту.

– А разве есть каюты?

– Так есть. Она сказала, муж устает на службе. Я их разместил, – он насупился, напрягся, – а что же? Разве нарушение?

Я понятия не имел, нарушение это или нет, но уверил его, что все в порядке.

– Эту каюту часто занимают?

– Иногда пускаем. Бывает с дитем грудным. Или приличная публика. Гражданочка была чисто одета, что не пустить. Опять же, муж военный, солидный.

Я мог угадать ответ, но все же спросил:

– А во время пожара вы их видели?

– Да куда ж. Не до того нам было. Мы ведь… чтобы все, а оно вон как вышло. Капитан под делами, расспрашивают его. Как будто он виноват! А пароход-то старый! Ваша контора придумает, за что человека ухватить, – старпом сплюнул длинно. – Ну, полезете, что ли?

Я хотел еще узнать про эвакуацию, но посмотрел в тоскующее неприязненное лицо и решил с расспросами повременить.

– Полезу. Но только с вами, вы там все знаете, подскажете мне.

– Конечно, там в любой момент подломится, что уж, давайте.

Приличный кусок носовой части справа сгорел, палубу огонь затронул меньше. Старпом заметил мой взгляд и объяснил:

– Так ветер пошел, – он говорил «пошо́л», – с той стороны, понесло огонь вот и… – Он дернул доску обшивки и показал, что она обуглилась полностью. – А там и немного совсем сгорело, – махнул рукой на другую сторону.

Пароход небольшой, двухпалубный. Американской системы с задними колесами. За дощатой рубкой, поднятой к небу пальцем, торчит труба.

– Судно старое. Но построено на совесть, англичане делали, – мой проводник ткнул в круглую чугунину на стене, и я прочел английскую надпись «Ливерпуль предприятие Джона Лерда» (John Laird).

– Он ведь еще до Керчи, до Тамани бегал. Хотели аж на Константинополь поставить, из Таганрога.

До семнадцатого года работала линия Таганрог – Константинополь, рейсы шли через каждые две недели