шляпы. Нижние юбки, белье, а поверху выложен халат с перьями. Станичные бабы прицениваются к халату, посмеиваясь. Штучка явно меньшей ценности, чем молоко и масло. Да и куда в ней? Хохлушка в ярком платке сидит на мешках, привезла на базар подсолнухи, припрятанные с прошлого года.

– Уступишь?

– А сколько возьмешь?

– Насыпь карман с горкой?

– Фуй, на этом уступать!

Шум, ржание кобыл станичников, запахи – все это бьется, сокращаясь, как сердечная мышца. Рядом подворье собора Рождества Пресвятой Богородицы. С севера границы базара очерчивает длинный дом зерноторговца. На фасаде растянуты белые буквы призыва:

«Чтобы с вас не драла шкур нэповская нация, мужик, держи курс на кооперацию!»

Свободную торговлю власти поначалу совсем запретили. Ввели карточки на продукты и отменили деньги. Освободили граждан от квартплаты за жилье и электричество. С ним, правда, были перебои, но факт – отменили! Натурально «дали ориентацию на полную ликвидацию денег», как писали кое-как выходящие газеты. Акциями, облигациями займов и прочими ценными бумагами растопили ростовскую баню. Деньги все же были, но они почти ничего не стоили. На десять лимонов, старых миллионов, можно было взять пару фунтов кофе, но только сегодня. А завтра эти фруктовые бумажки-«лимончики» могли и вовсе ничего не стоить. Однако население в ответ быстро организовалось в смысле товарообмена. Появились мешочники, они меняли в деревнях спички и материю на продукты, везли их в город в мешках и тут уж пристраивали с выгодой. Толкучий рынок – менка – разрастался как крапива. Торговали с земли, устроив товар на ящиках и рогоже. Среди людских голов выныривали и пропадали поднятые вверх руки с товарами – вокруг каждого тут же собирался кружок интересующихся граждан. Меняли шило на мыло, так на так. Другое дело настало, когда объявили НЭП. Зазвенел увесистый новый «твердый» – червонец. Вместо пайков стали давать наличные дензнаки. Но главное – торговля. Ее разрешили. Газета «Советский Юг» поместила рекламу: «После ремонта открывается самый большой на юго-востоке колбасный завод – бывший «Норвегия Веденбаха». Завод вырабатывает колбасы и сало 13 сортов. На производство приглашен известный мастер И. С. Баев, работавший ранее на этом заводе».

Так стало ясно, что революция своим чередом, а жизнь своим. Появились забытое мыло и масло. С лотков предлагают папиросы, мыло, спички – пять минут вонь, потом огонь. Вблизи водоразборной будки хвост очереди – торгуют керосином. Выкрикивает рекламу своих услуг стекольщик.

Под будкой калека без ноги распевает частушку:

Нам не надо шить карманы,

Нынче нечего в них класть.

Нам не нужно старо право,

Нам нужна советска власть.

У его культи шапка, куда прохожие кладут кто куриное яйцо, кто хлеб. Рынок переименован. Лошадь тащит подводу, выстукивает копытами новое название – Старбаз, Старбаз. Порядок на рынке – дело Комитета торговцев Старбаза, по-другому Рынкома. Больше мусора стало вокруг. Не поливают площадь, и пыль при порывах ветра встает столбом. Базарная милиция пытается ловить спекулянтов, воров и жуликов, сбывающих гнилой товар. В муку для веса добавляют мел, на дно бидонов с постным маслом наливают воду. Рынком как может борется с еще одной чумой – кроме привычных жуликов базар наводнили хироманты и предсказатели. Морская свинка тянет из ящика записочку. Гадатель читает пророчество вслух: «Вас ждет одна, но пламенная страсть», – клиент смущен, толпа на базаре хохочет. За десять копеек каждый желающий получает открытку пикантного содержания из хиромантического аппарата – попросту ящика с дыркой в боку.

Я прошел рыбный ряд. Как глыбы старого тусклого золота, все так же лежат в корзинах сазаны. Продавец и покупатель привычно ругаются по поводу свежести судака.

– Ничиво! Не бойтесь! В глаза смотрит. А не берете, так и идите себе мимо.

– А вы мне не грубите. Сейчас не то время!

– А какое сейчас время?

– А такое!

Сазан волнуется, смотрит в глаза, бьет хвостом, обдавая пахнущей тиной водой и продавца, и покупателя. Жирное белое мясо сазана замечательно жарят в томатном соусе ростовские хозяйки. На рынке можно найти и раков. Чуть дальше ряды мяса, птицы. За ними бьет в нос запах скисшего молока. Торгуют здесь больше перекупщики. Берут товар у крестьян и продают, сочиняя цены на чистом вдохновении. Кружка молока на одном конце базара стоит 5 копеек, а на выходе – 50.

В шашлычной к порции давали тарелку с хлебом, луком и захватанную пальцами горчичницу. Я вспомнил, что ел очень давно. И купил еще два масляных пирожка, прожевал, так и не разобрав, с чем они. Стараясь не думать о начинке в пирожках, я прошелся по рядам. За базарными павильонами шла уже совсем бестолковая торговля. В толпе мелькнула сильно нарумяненная дама в линялом пальто. Она отворачивалась, о чем-то сговариваясь с мальчишкой. И тут же запели свистки – ловят продавцов кокаина. В дальнем конце базара началась свалка, крики, снова свистки. Это без толку. Торгующие «мурой», казалось, сверхъестественным чутьем узнают об облавах. А возчики умудряются даже мгновенно увести своих толстых лошадей. Фокус почище иллюзии знаменитого факира Паи!

Свистки затихли. Огляделись, усмехнулись и как ни в чем не бывало по-прежнему из-под полы осторожно продают разное – табак, тяжелые мешочки с влажным желтым сахаром. На земле вперемешку фарфоровые часы, банки какао «Эйнемъ», подсвечник, альбомы фотографий в плюшевом переплете, ордена. Большая редкость – старые ботинки. Обувь старой работы на вес золота. Пошить новую пару можно только за полсотни, бывает, вместо кожи подсунут резину. Я шел не торопясь, присматриваясь. Из-под срезанного с шинели бобрового воротника высунулись буквы, часть заглавия книги – anatome… Книги – то немногое, на что я тратил почти все свои средства. Заинтересовавшись, я отодвинул воротник, чем вызвал подозрительный взгляд продавца. Оказалось – небольшое, хорошо иллюстрированное медицинское пособие. Продавец в надежде пристроить непонятный товар, оживился. С пониманием, двинув выразительно бровями, умудрялся подмигивать одним глазом, вторым присматривая за бобром, явно более ценным предметом.

– Картинки хороши! Недорого отдам.

И чтобы покупатель уж точно сообразил, про что ему подмигивают, – продавец сунулся ближе и, листнув, остановил кривой палец на отлично выполненных иллюстрациях анатомии женской груди.

– Берете, уважаемый гражданин?

Он назвал цену, ошибочно оценив мой интерес к иллюстрациям. Дороговато. Разглядывая безделицы, коробки, шинели, я шел вдоль рядов к выходу. И вдруг наткнулся на завернутый в нечистую тряпку револьвер. Продавала его широкая баба с равнодушным и плоским, как у изваяний в степи, лицом. С трудом я уговорил дать мне рассмотреть его ближе. Револьвер системы Нагана, бельгийский, семизарядный. На рукояти белая пластина с гравировкой. Инициалы, дата. Рядом валялись медные дверные ручки, дорожная мыльница, свернутая материя… видно, вещи, вытащенные со сгоревшего парохода.

– Откуда это у вас?