То, что именно эта фраза открывает разговор, предшествуя любым заявлениям о своей невиновности, указывает на первостепенную роль, которая отводится данному решению опытными подсудимыми. И у них на то есть все основания. Проведете ли вы предшествующие суду 182 ночи в своей уютной постели или же будете считать их, лежа на нижней койке в клетке головой прямо у открытого стального унитаза, засорившегося дерьмом соседа, будет не на шутку волновать вас, независимо от того, сколько раз вам уже доводилось пребывать в предварительном заключении.

Разумеется, не всех обвиняемых приводят на первую явку в суд «из клетки». Большинство является своим ходом после того, как им предъявили в полицейском участке обвинения, а затем отпустили под залог, либо же после получения повестки по почте, и часто покидают зал суда через те же двери по окончании слушания с постановлением об освобождении под залог на руках, обязывающим их добровольно явиться на следующее слушание. Если же полиция нашла обвинения достаточно серьезными, чтобы задержать вас в полицейском участке на всю ночь в ожидании первой явки в суд, то чаще всего совместно с прокуратурой будет просить магистратов вывести вас из зала суда в наручниках с последующим ожиданием своей участи в одном из куда менее роскошных пансионов Ее Величества.

Решение об освобождении под залог (поручительство) изначально принимается магистратами по итогам первого заседания, которое обычно проводится в период нескольких недель после предъявления обвинения, если только полиция не оставит вас под стражей, в случае чего первая явка в суд назначается на следующий день. Обвинение зачастую дает согласие на освобождение под залог (поручительство) без каких-либо дополнительных условий или на согласованных условиях, и магистратам остается лишь формально утвердить данное решение. В случае своего несогласия обвинение начинает потчевать магистратов серьезными опасениями насчет освобождения под поручительство данного опасного и способного скрыться субъекта с весьма пугающей биографией, имеющиеся доказательства против которого более чем убедительны. После чего солиситор или барристер защиты почтенно заметит, что беспокойства стороны обвинения совершенно безосновательны, либо же согласится на освобождение под поручительство «с жесткими условиями» (такое вот юридическое клише – условия освобождения под поручительство всегда жесткие, подобно тому как любой появившийся в новостях адвокат всегда «лучший адвокат»).

После этого магистраты собираются в кучку, чтобы громким шепотом обсудить, насколько свобода подсудимого – который, следует помнить, на данном этапе все еще является невиновным – должна быть ограничена. Станет ли он одним из семидесяти с лишним тысяч людей, попадающих в предварительное заключение ежегодно, обходясь государству, по имеющимся оценкам, в 429 миллионов фунтов (2)? Или же его освободят под поручительство с указанием соблюдать комендантский час, снабдив электронным браслетом или обязав трижды в неделю являться к местному инспектору, чтобы он продолжал себя хорошо вести и не покидал территорию юрисдикции суда? Если решение магистратов его не устроит, он может подать апелляцию в Королевский суд (3), однако если ему откажут, то – за исключением случаев значительного изменения обстоятельств – оставшееся время до суда ему придется провести за решеткой. Этот период может составить до 70 дней для магистратского суда (4) и до 182 дней – целого полугода – для суда присяжных, причем в определенных обстоятельствах срок может быть еще и продлен.

Концепция освобождения под залог уходит своими корнями в Средние века. Действующая правовая презумпция гласит, что обвиняемый может быть освобожден под залог. Наша почитаемая традиция «Хабеас корпус» – буквально в переводе с латыни означает «ты должен иметь тело» – гарантирует, путем наделения подсудимого правом оспорить законность его пребывания под стражей, что лишение свободы может производиться исключительно в соответствии с законом. Вопреки многочисленным попыткам различных монархов-прохиндеев настоять на том, что одно только слово короля само по себе является достаточным обоснованием для задержания впавших в его немилость, Парламент делал все, чтобы не допустить – путем введения ряда исторических законодательных инициатив, в частности Хабеас корпус актов 1640 и 1679 годов, а также Билля о правах 1689 года, – произвольного содержания под стражей людей, обвиненных в совершении уголовных преступлений. Хотя в то время он таковым и не рассматривался (о презумпции невиновности заговорили лишь в конце восемнадцатого века), данный принцип в точности стыкуется с современным золотым правилом, согласно которому обвиняемый является невиновным, пока его вина не доказана. Невиновных же следует оставлять под стражей, лишь когда подобные меры оправданы, – грубо говоря, когда у суда имеются достаточные основания полагать, что они могут не явиться на слушания, совершить повторное преступление или же оказать какое-то влияние на свидетелей обвинения. Рассуждая абстрактно, легко недооценить важность решения об освобождении под залог, однако для ставших фигурантами уголовных дел наяву его значимость становится до боли ощутимой.

Одним из первых обвиняемых, с которым мне довелось иметь дело при прохождении стажировки, был Рио. Это была моя вторая неделя из «первых шести» недель стажировки, во время которой новоиспеченные адвокаты послушно ходят за своими кураторами, как утята за мамой, жадно впитывая знания и опыт повседневной судебной рутины. У Алана, моего барристера-наставника (так он, категорически отрицающий все, что может быть принято за политкорректность, настаивал, чтобы я его называл), было назначено совещание в местной тюрьме с его новым клиентом. «Совещанием» в наших кругах называют обычную встречу. Называя ее совещанием, мы тем самым одновременно и не даем ничего понять непосвященным, и придаем нашей работе дополнительную важность. Именно тогда, в ветреные октябрьские сумерки после непродуктивного дня, проведенного в суде в тщетном ожидании начала слушаний по делу Алана, мне и посчастливилось повстречаться с Рио.

Рио предъявили обвинения по нескольким случаям изнасилования его долговременного партнера Лори на протяжении нескольких лет. Она сбежала из их нездоровых, укрепленных спиртным отношений вместе с их грудным сыном предыдущей весной и, обретя убежище в доме подруги, рассказала в самых жутких подробностях про всевозможное физическое и сексуальное насилие, жертвой которого она стала. После предъявления обвинений ему было отказано в освобождении под залог как магистратами, так и – после поданной им апелляции – судьей Королевского суда, что, вкупе с рядом других, как ему показалось, проявлений пренебрежительного равнодушия, и привело его к решению отказаться от изначально назначенного ему адвоката и поручить своему солиситору «найти другого мудака». Алан вместе со мной в роли его услужливого лакея и стали этим «мудаком».

Рио никак не мог знать – что, пожалуй, должно было бы удивить непосвященных, – что именно произошло на слушании в Королевском суде по поводу его освобождения под залог. Он присутствовал на магистратском суде, с надеждой наблюдая со скамьи подсудимых, как магистраты, перенаправив его дело в Королевский суд, уделили целых десять секунд на рассмотрение ходатайства его солиситора и отказали в освобождении под поручительство, однако рассмотрение апелляции в Королевском суде обычно проходит в уединенной обстановке без участия обвиняемого. Мое, как барристера, участие в ходатайстве об освобождении под залог главным образом и ограничивается появлением на этом закрытом слушании. Иногда, когда речь идет об именитом клиенте с довольно сочным на вид делом для Королевского суда, явившемся на предварительное заседание, солиситор может попросить барристера предстать перед магистратами, чтобы произвести хорошее впечатление, однако чаще всего я отстаиваю ходатайство об освобождении под поручительство перед окружным судьей Королевского суда в его «кабинете». «Кабинетом» в судебном контексте называется помещение, в котором судья облачается в мантию и рассматривает в одиночестве предоставленные ему бумаги. В былые времена ходатайство об освобождении под поручительство действительно рассматривалось в кабинете, однако теперь секретарь суда попросту объявляет зал суда «кабинетом», и по этой команде все покидают суд, за исключением адвокатов и судьи, которые снимают парики и делают вид, будто они вовсе не в зале суда. Если бы был более вменяемый способ объяснить эту процедуру, можете мне поверить – я бы им воспользовался.