Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Водителем нашего прокурора Роберта Айрапетяна тогда работал молодой парень Ашот – участник подполья и друг Каро, брата Самвела. Ашот сообщил друзьям о приезде важной персоны, и буквально через час группа во главе с Каро ворвалась в здание прокуратуры, захватила Аббасова и, выйдя через внутренний дворик, вывезла его в горную деревню. Айрапетян, случайно оказавшийся во время этой операции рядом, тогда страшно перепугался – кажется, даже больше, чем сам пленник.
Переговоры об обмене шли около двух месяцев. Самвел уже тогда играл важную роль в формировании и управлении нашими вооруженными отрядами, так что переговоры через военных вел я сам. Мы предоставили для обмена целый список арестованных армян, чтобы не выдать, насколько важен для нас один из них. Наконец договорились и назначили дату.
Обмен пленными обычно происходил при посредничестве военных на кладбище на границе с Агдамом. Так было и в этот раз. Когда мы приехали туда на уазике, уже смеркалось. Два бэтээра – по одному с каждой стороны – ждали нас в условленном месте. Между ними было метров сто. Я забрался на один из них, бронемашины двинулись навстречу друг другу и, сблизившись, остановились.
Из второго бэтээра военные с трудом, как пробку из бутылки, вытянули какого-то полного мужчину, как потом оказалось, родного брата пленного прокурора. Человек грузный, да еще в бронежилете, видимо, застрял в узком люке. Они все вместе подошли к нам, заглянули в машину, чтобы удостовериться, что мы привезли именно того, кого обещали, и вдруг начали возмущаться:
– Вы что ж, хотите за одного нашего прокурора 10 своих получить?
Я пошутил:
– Так вы гляньте, какой он упитанный! – друзья Самвела неплохо кормили Аббасова в деревне. – В нем же килограммов сто пятьдесят живого веса! А наши вон, все тощие и измученные…
– Ладно, – говорят. – Забирайте своих.
– Постойте, – отвечаю, – я же тоже должен убедиться, что вы кого нужно привезли. Залезаю на их бэтээр, смотрю сверху через люк. Кругом темнота, лампочка внутри машины тусклая – почти ничего не видно. Свечу в лица фонариком, всматриваюсь – не вижу Самвела! Говорю:
– Э, погодите, тут не все!
И вдруг слышу, как один из пленных мне шепчет:
– Да все в порядке, это я, я здесь!
Смотрю – действительно Самвел. Не сразу его узнал: за полгода в плену он сильно изменился – похудел, да и потрепали его изрядно. Но держался при этом хорошо, молодец.
Самвелу и нам повезло: арестовавшие его просто не поняли, кто был у них в руках, – иначе мы вряд ли когда-нибудь его увидели бы.
* * *
Благодаря нашим контактам с главами силовых ведомств стычек с военными стало гораздо меньше. Когда нас предупреждали о намеченных облавах, это было хорошо для обеих сторон: мы успевали вовремя вывести своих людей из опасной зоны, а значит, не приходилось потом проводить операции по их вызволению – они выполняли свою задачу, не вызывая нареканий начальства.
Конечно, конструктивные отношения удавалось выстроить не всегда и не со всеми. Были и такие, кто враждовал с нами невероятно усердно. Уверен, что это усердие опиралось на щедрую материальную подпитку – деньги и подарки. Страна разваливалась, все в дефиците, будущее в непроглядном тумане – в таких условиях моральной стойкости хватало не всем. Конкурировать с Азербайджаном, перекупая военных, мы не могли – таких денег у нас просто не водилось. В наших силах было лишь наглядно показать закон физики: всякое действие рождает противодействие – рвение, направленное против нас, будет наказано и в попытке заработать деньги можно потерять гораздо больше. Где-то я вычитал такую фразу: «Пуля оставляет в голове глубокий след, даже если попадает в задницу».
Самым ненавистным человеком в Карабахе после Поляничко был генерал Сафонов. Его не выносили все, в том числе остальные коменданты. Люди военные в выражениях не стеснялись – самыми мягкими эпитетами в адрес Сафонова служили «сволочь» и «продажная скотина». Он каким-то чудом уехал из Карабаха живым. Не знаю, как у него сложилась жизнь дальше и как он договаривается со своей совестью после всего, что совершил. Впрочем, у таких, как он, совесть молчаливая. К счастью, похожих на Сафонова среди военных было немного.
Когда Сафонов, отслужив свой срок, уехал, его заменил Косолапов, комендант, о котором моя память не сохранила ничего, кроме фамилии. А вот генерала Жинкина, который появился у нас после Косолапова, помню очень хорошо. Жинкин оказался человеком интересным, обаятельным, из тех, кто сразу к себе располагает. У нас с ним выстроились добрые и доверительные отношения. Жинкин приходил в ужас от того, что творилось вокруг. К Поляничко он относился крайне негативно, называя его в частных беседах «абсолютно безнравственным и аморальным типом», и, насколько было в его власти, игнорировал приказы оргкомитета.
* * *
Как-то меня спросили, доводилось ли мне видеть Поляничко. Я пошутил: «Ни разу не видел, даже в оптический прицел». Руководитель оргкомитета всегда находился в здании с зашторенными окнами. Охота за ним велась долго, он пережил несколько покушений, но каждый раз что-то шло не так.
Третья попытка была самой дерзкой. В кабинете Поляничко на третьем этаже здания обкома партии собралось совещание, посвященное операции «Кольцо»[52]. Операцию как раз только что приостановили, и планировалось обсудить дальнейшие действия. К Поляничко съехались все ответственные за ее проведение – кабинет был полон руководителей силовых ведомств.
Колючая проволока по периметру территории, усиленная охрана спецназом – собравшиеся чувствовали себя в полной безопасности. Сидели, неторопливо и расслабленно обсуждали… И вдруг в самый разгар совещания раздался грохот, и, вдребезги размолотив оконное стекло, в комнату влетел снаряд и разорвался прямо над головой у Поляничко! Шарахнуло сильно. Посыпалась штукатурка, пыль, комнату заволокло дымом. Все, кто был в кабинете, оглохли, многих контузило.
Благодаря точному расчету выстрел из гранатомета был сделан буквально под носом у охраны – метрах в пятнадцати от блокпоста. Стрелявшему – его звали Карен – сыграл на руку рельеф местности: здание обкома