Партизанская войн

Каратели

После армянских погромов в Баку в январе 1990-го и ввода туда советских войск стало очевидно, что резня в Сумгаите не просто роковая случайность и наши народы совместно проживать в обозримой перспективе не смогут. Армяне спешно покидали Азербайджан, а азербайджанцы – Армению. Ручьи становились потоками.

Москва, видимо, осознала, что не владеет ситуацией и не сможет обеспечить безопасность людей, и фактически отдала на откуп Азербайджану армянское население маленькой непокорной автономной области. Другими словами, согласилась на управляемые этнические чистки. Депортация армян из Геташена и Мартунашена в марте того же года проходила уже при участии ВВ МВД СССР.

Это было очень тяжелое время – психологически даже тяжелее, чем более поздний период масштабной войны, которая развернулась после развала Советского Союза. Во время войны, по крайней мере, твердо знаешь, с кем и почему воюешь, и ясно понимаешь, что это единственный способ выжить и не стать беженцем. При Поляничко Азербайджан стал методично сгонять армян с их земель, прикрываясь внутренними войсками МВД СССР. Теперь наше сопротивление приводило к столкновениям уже не только с азербайджанским ОМОНом, но и с союзными войсками. Весь 1990 год состоял из череды драматических событий, вопивших о грядущем развале великой страны.

Но – попробую по порядку.

Аркадий Иванович улетел в Москву. Мы тепло попрощались с ним, не зная, что в Карабах он больше не вернется и что судьба Комитета особого управления уже предрешена. Вместо него создали новый Республиканский оргкомитет, который возглавил второй секретарь ЦК КП Азербайджана Виктор Поляничко (тогда во всех республиках СССР вторыми секретарями ЦК назначались русские).

Поляничко был ставленником Азербайджана, новый комитет подчинялся республиканским властям и создавался для того, чтобы «бороться с армянскими националистами-экстремистами», что для Баку означало – со всеми армянами Карабаха.

Это был инструмент, с помощью которого Азербайджан собирался сломить нашу волю и сохранить НКАО в своем составе как территорию. И желательно без армян, как выяснилось позже.

Название «комитет» лишь создавало иллюзию коллегиальности. На деле был создан карательный орган, где Поляничко с энтузиазмом взял на себя роль палача. Все силовые структуры передали в его ведение. Фактически ему подчинялись даже дислоцированные у нас советские войска – через комендатуру района, которая отвечала за соблюдение режима чрезвычайного положения. Это полностью изменило их поведение: они начали действовать как оккупанты. Никаких личных обид в наш адрес военнослужащие не испытывали, но с их стороны появилась откровенная враждебность. Соответствующим образом изменилось и наше восприятие этих войск.

Вновь созданный комитет запретил деятельность последних из оставшихся у нас собственных органов власти: областного и районных советов народных депутатов, всех партийных и общественных организаций по всей области. Исключением был Шушинский район, где все конституционные органы сохранились: большинство населения района составляли азербайджанцы, и их запрет не коснулся. Более того, в азербайджанских селах партийные организации не только не упразднили – им дали дополнительные права. Некоторые приравняли по статусу чуть ли не к райкомам партии.

География территорий, на которых действовало чрезвычайное положение, расширилась. Теперь она охватывала не только всю Нагорно-Карабахскую область, но даже смежные армянские и азербайджанские районы. В самом Степанакерте ужесточился режим ЧП: закрыли драматический театр, все кинотеатры, музеи; запретили проведение спортивных и развлекательных мероприятий – даже в дни государственных праздников. В январе 1990-го приказом коменданта района чрезвычайного положения была запрещена деятельность движения «Миацум». Комендантский час стал гораздо строже, теперь нельзя было не только появляться на улице, но даже собираться во дворах – тут же раздавались грозные окрики солдат, патрулирующих улицы: «Армяне! По домам!»

За соблюдение режима ЧП отвечала комендатура района, ей подчинялись подразделения внутренних войск МВД СССР, туда же входили отряды особого назначения – Азербайджан создал свою огромную армию ОМОН. Отряды разместили в каждом азербайджанском селе внутри Карабаха – по большей части это были местные жители, которым выдали милицейскую форму и оружие и платили зарплату.

Представьте себе две деревни рядом: одна азербайджанская, другая наша. Их деревню охраняет хорошо вооруженный отряд ОМОНа человек под восемьдесят; в армянской – лишь несколько человек ополчения с охотничьими ружьями. Условия были абсолютно неравными. В этот период заметно участились нападения, грабежи, угон скота из армянских сел. И это не совпадение. Действуя от имени республиканских властей, омоновцы – в форме, при оружии, с милицейскими удостоверениями – не стесняясь совершали против армян преступления, которые прикрывались всей правоохранительной системой Азербайджана. Именно поэтому азербайджанский ОМОН стал основной целью военных операций армянского подполья того периода.

Кольцо блокады вокруг области стремительно сжималось. Нас пытались отрезать уже не только от Армении, но и от всего остального мира. Было перекрыто железнодорожное сообщение: сначала прекратились пассажирские перевозки, а вскоре встали и грузовые. Еще недавно до Еревана можно было добраться на машине, пусть и в сопровождении военного конвоя, – теперь автомобильные дороги были заблокированы. Начались перебои с продовольствием, промышленными товарами, топливом.

Под прикрытием внутренних войск власти взяли под полный контроль Степанакертский аэропорт – последнюю транспортную связь с Арменией для населения области. Количество авиарейсов из Степанакерта резко сократилось, в аэропорту постоянно дежурил ОМОН. Любая поездка в Ереван самолетом для молодых парней могла закончиться их арестом. Велась осознанная политика, направленная на окончательное закрытие аэропорта: прилегающее азербайджанское село Ходжалу под предлогом размещения бежавших из Средней Азии турок-месхетинцев застраивали вплоть до самого летного поля – так, чтобы аэропорт стало нельзя использовать из-за опасной близости к жилым домам. В строительство вкладывались огромные средства.

Область закатывали в полную изоляцию, и единственное, что у нас осталось для связи с внешним миром, – это вертолеты.

* * *

В Степанакерте на центральной площади по сей день есть два правительственных здания. Они стоят рядом – буквально в сотне метров друг от друга. В одном из них сейчас находится президентская резиденция, а во втором заседает правительство Нагорного Карабаха. В советское время это были здания обкома партии и Областного совета народных депутатов.

Республиканский оргкомитет расположился там же, где до этого был комитет Вольского – в помещении бывшего обкома, а в соседнем здании продолжал как ни в чем ни бывало работать упраздненный исполком Областного совета. Должность председателя исполкома занимал Леонард Петросян[49], а пост его первого заместителя – Олег Есаян[50]. Так и существовали параллельно две власти: одна – упраздненная ими, вторая – категорически не признаваемая нами.

Никто из нас в здание, где сидел оргкомитет, никогда не ходил; они к нам тоже. Коменданты несколько раз пытались установить между нами контакт, но безуспешно: Поляничко и его «комитет» представляли враждебную нам сторону, мы воспринимали их как врагов, они платили нам взаимностью. Здание обкома обнесли по всему периметру