Алёнка приняла всё за чистую монету и повисла у него на шее с возгласами про самого лучшего дедулю на Земле. Он извиняюще улыбнулся поверх её головы и я снисходительно махнула рукой – мол, играйся во внучку, раз так хочешь.

Когда мы почти закончили с ворохом бумаг, в кабинет заглянул начальник следственного отдела. Напомнив Серых про отчёт, хмурый мужик с дурацкой бородкой мельком глянул на меня и попросил зайти к нему, как освобожусь. Я забеспокоилась, что будут каверзные вопросы – может, он проверяет работу своих подчинённых, и придётся юлить и выкручиваться, но Серых преспокойно отпустил меня, взявшись присмотреть пока за Алёнкой.

Начальник достал из нижнего ящика стола пару мутных стеклянных стаканов и заговорщицки предложил чаю или чего покрепче, а на встречное недоумение пространно заметил, что, к сожалению, оборотного зелья так и не нашли, хотя и очень искали.

– Вы что, тоже с ними? А у вас нормальные люди тут есть вообще? – от чая и прочего культурно отказалась, но присела, и, чтобы избежать буравящего и насмешливого взгляда, принялась рассматривать заваленный всяческим хламом стол. Давно не видела такого бардака.

– Обижаете! Большинство, конечно, самые обыкновенные. Но все наши так или иначе работают в системе, так проще гораздо.

– Вы Михаил?

– Михаил Алексеевич Потапов, к вашим услугам. Знаете, я нахожу, что разнообразие имён только вредит делу, – и он дал мне номер мобильного, чтобы я могла связаться с ним в любой момент.

А потом намекнул, что методы Серых считает зверскими и устаревшими, а обязательное усыпление обоих участников чересчур хлопотным. И то, что я теперь помогаю добровольно, радикально столь удручающую картину не меняет. А вот если бы я вместе с Алёнкой сразу охотилась за нужной способностью, то в паре мы могли бы проворачивать всё гораздо чище и удобнее для всех. Чувствовалось, что он давно вынашивает эти планы.

Я хлопнула ладонью по столу и, слегка повысив голос, напомнила, что мы договорились не трогать Алёнку ни при каких обстоятельствах. Тот поднял руки, сразу же соглашаясь, а я заметила за съехавшей от удара стопкой пухлых папок с бумагами фотографию молодой девушки в простой деревянной рамке. Она была тут гораздо живее и явно здоровее, чем когда лежала без сил на каталке, с бледной и почти прозрачной кожей и заострёнными чертами лица, но я всё равно узнала её – Ванина подруга, та самая, которую он мечтал спасти, а Серых объявил персоной нон грата.

– Кто это? – я достала портрет, чтобы рассмотреть получше, но Потапов выхватил его и положил подальше, лицом вниз.

– Моя дочь. Вы знакомы?

– Не то, что бы… Красивая девушка. Необычная. Кажется, мы как-то встречались.

– Не думаю. Она редко общается с людьми. У неё проблемы… Думаю, вы бы точно запомнили, если бы на самом деле встретились, – в глазах его мелькнула застарелая боль. – В любом случае, я бы вам посоветовал держаться от неё подальше. Не самая подходящая компания для вас, уж поверьте.

– Всё так плохо?

– Даже ещё хуже.

Царёв даже пах теперь по-другому – что-то неуловимо изменилось за прошедшие месяцы. Осунулся, постарел, а в глазах спрятался тщательно скрываемый испуг, предательски выплывающий при резких звуках или движениях. Несладко ему пришлось, но настаивать на подробностях не стала – захочет, сам расскажет.

Машка позвонила поздравить – сдержанно поблагодарила и дала трубку Царёву, пускай воркуют, если есть охота, но они тут же закруглили общение.

Кажется, пребывание в камере отпечаталось на нём гораздо отчётливее, чем моё сидение на цепи, ну так у меня тайное преимущество – небось нервишки по регенерации восстановились, как новенькие. Он смотрел на меня изголодавшимися глазами, но я чувствовала в нём нечто новое, сбивающее с толку – робость. Неуверенность. И это ещё больше отталкивало.

Улыбалась через силу, стараясь сгладить нервозность и ощущение чужого, неродного человека. Искренней радости не получалось. И только настраивалась пожалеть, как в памяти всплывало самодовольное лицо Зои Олушкиной.

Алёнка же пришла в полный и неописуемый восторг и боялась даже отходить от папки. Она постоянно околачивалась рядом, норовя подать чашку или ещё что-нибудь, а хоть бы и просто обнять без повода, уткнувшись лицом в его домашнюю майку. И без конца строила жизнерадостные планы, а потом заглядывала в наши лица, ища подтверждения.

Через несколько дней стало полегче. Царёв воспрянул, отлежался в ванной, отъелся домашней еды и с азартом погрузился в офисную текучку. Мучительная зависимость от моего мнения вдруг ушла на второй план, и он решился откровенно заговорить о наболевшем.

Как-то после ужина, когда Алёнка уже легла спать, предварительно убедившись, что всё в порядке и мы вполне мирно болтаем, старательно изображая семейную идиллию, он вспомнил, что до сих пор и не подумал как-то оправдаться за Олушкину. Неловко начав с упоминания о коварной девушке, пришедшей к нему на единственное свидание с аккуратно заготовленными доверенностями на всё и вся, и исчезнувшей, когда он отказался что-либо подписывать, Царёв изящно переключился на восхваление моих достоинств.

Выходило так, что я достойна звания хорошей жены, а она предательница и хищница, пожелавшая в момент слабости героя оттяпать весь бизнес на корню. Кстати сказать, Зоя всё равно предприняла ряд шагов в этом направлении и попыталась захватить управление без формальных разрешительных бумажек, но в общей суматохе по разделу сфер влияния пропавшего шефа по неопытности потерялась.

Самое забавное, что она объявилась снова – предложила Царёву как-нибудь встретиться. Он с помпой доложил мне о её звонке и о своём категорическом отказе, очевидно ожидая моего одобрения.

Не могу сказать, что простила его, но постепенно жизнь вошла в привычную колею.

На моих приёмных родителей Царёв затаил лютую обиду – и что не верили в него, и что Алёнку сдали в детский дом. Их нежелание общаться оказалось весьма стойким и взаимным.

Гораздо веселее пошло с Серых. Он пришёл как-то в гости с бутылкой и цветами, сходу ошарашив статусом родного отца. Царёв долго не мог поверить, что это не розыгрыш, но в итоге смирился, что мы почему-то сговорились принять родственную связь и старался не слишком открыто демонстрировать враждебность мужику, получившему право без ограничений маячить у нас дома.

Серых любил приходить после работы и задержаться допоздна, рассказывая забавные случаи из практики и с усмешкой наблюдая, как Царёв пытается не закипеть – он ни капли не облегчал тому привыкание к роли великовозрастного зятя. По-моему, он специально его бесил.

Царёв даже не сразу заметил, что я завела привычку пропадать днём – мне теперь приходилось часто разъезжать по Москве, отрабатывая контракт. Оборотни скидывали время и место, и после подтверждения я находила там кого-то из них, а также парочку тел, готовых к переливу. Не слишком сложно, а переживать за чудищ я уже давно перестала.