Это было первое сообщение о новом открытии, после которого Гарвей взял как бы вынужденный, даже продолжительный тайм-аут, предоставив своим современникам взвесить значение сделанных им предварительных, однако каких-то воистину дерзких выводов.

Окончательные же выводы ученый опубликовал лишь в 1628 году, в своем сочинении «Анатомические исследования о движении сердца и крови у животных», которое появилось даже не в Англии, но в германском Франкфурте-на-Майне. Как свидетельствует уже само название четко обозначенного им сочинения, на его страницах вроде бы даже ничего и не говорится о человеке, но только исключительно о животных.

И все же это был окончательный удар по анатомическим знаниям, выстроенным уже давно почившим Галеном. Гарвей всесторонне доказывал, что сердце является мощным насосом, этаким мышечным мешком, снабженным клапанами, сокращение которого нагнетает кровь в кровеносную систему. Он ничего не объяснял при этом, никаких деталей всего этого процесса – каким именно образом выходящая из сердца артериальная кровь оказывается вдруг прямо в венах…

* * *

Однако даже этот, десятилетний срок, не спас Гарвея от шквала неистощимой критики как со стороны его коллег, то есть медиков, так и со стороны клерикалов, не на шутку встревоженных и теперь уже прилагавших все свои силы для поддержания противников Гарвея.

Великого ученого стали именовать оскорбительным для него словом «циркулятор», которым в те далекие уже от нас времена обычно называли странствующих целителей, разных там знахарей, попросту говоря – всякого рода шарлатанов.

Кстати, само слово «шарталан» – также, безусловно, родилось на благодатной итальянской земле. Своим происхождением оно обязано жителям умбрийского города Церрето, которые бродили не только вдоль всей Италии, но и по всем европейским странам, часто выдавая себя там за лекарей, в худшем случае – за аптекарей. При всяком удобном случае они потешали народ своим ловким жонглированием, различного рода фокусами и тому подобными выступлениями, в результате чего и сами прослыли самыми грандиозными обманщиками.

Признания новая теория, новые взгляды на один из основополагающих вопросов анатомии и физиологии, – не получила не только через десять лет после ее первого обнародования. Не случилось чего-то подобного и через тридцать лет. Примечательно, что застрельщиком в этом деле выступали медицинские факультеты ведущих европейских университетов, но также и выдающиеся корифеи современной Гарвею медицины.

Среди всех европейских университетов пальму первенства в нападках на Гарвея, как ни странно, держал Парижский – сильно прославленная Сорбонна.

Устами своего ведущего специалиста, потомственного доктора медицины и заведующего кафедрой анатомии, Жана Риолана-младшего, этот университет заявил, что никакая циркуляция крови не может иметь места в человеческом организме. Заявленное утверждение было по-своему, весьма солидным, обоснованным в специальном труде этого автора, озаглавленном «Руководство по анатомии и патологии» (1648).

Риолан-сын еще с детских лет купался в море медицинских знаний, поскольку отец его, также доктор и профессор медицины, был в свое время деканом того же Парижского медицинского факультета. Он даже прослыл выдающимся специалистом не только в данной области, но также и на ниве философии, филологии и прочего, прочего.

Риолан-сын не раз встречался с Гарвеем лично, поскольку также был лейб-медиком французских королей, и при взаимных визитах двух соседствующих государей оба эти врача выступали весьма и весьма доброжелательными друг к другу коллегами.

Гарвей даже неоднократно демонстрировал французу свои наглядные эксперименты, проводимые им на животных, но убедить своего несговорчивого гостя в существовании каких бы то ни было кругов кровообращения, большого или малого, – он так и не смог. Более того, с легкой руки Риолана – младшего на медицинском факультете Парижского университета дежурной шуткой стало его замысловатое изречение: «У того, кто признает циркуляцию крови, – чересчур уж слабый ум!»

Такой же позиции придерживались и многие другие современники Гарвея, в том числе и весьма выдающиеся люди описываемого периода, например – замечательный, но закосневший в своем развитии врач Гьюи Патен. Наделяя открытие Гарвея разными нелестными эпитетами, вроде «бесполезное, ложное, невозможное, непонятное, нелепое, вредное» и тому подобное, – Патен никак не хотел и не мог поверить, что оно когда-нибудь найдет себе здравое подтверждение.

Утешением Гарвею, можно сказать, служили лишь очень редкие слова признания, которые высказывали ему немногие, наиболее прозорливые ученые, вроде Рене Декарта.

Открытие, сделанное Гарвеем в области кровеносной системы, стало вершиной его научных достижений, несмотря на то, что он неутомимо продолжал свою исследовательскую деятельность, в частности – по изучению зарождения и развития плода у животных. В результате им был издан еще один, весьма важный, можно сказать, основополагающий, трактат под названием «Исследования по развитию животных», в котором непосредственно обсуждался процесс эмбрионального зарождения живого организма.

Гарвей высказал и обосновал свое весьма ценное предположение, что цыпленок развивается вовсе не из белка, как настаивал на том его предшественник, известный нам профессор Фабрициус, также немало сил положивший на разрешение данного вопроса, и не из желтка, как считал когда-то великий Аристотель, – но из так называемого зародышевого пятна.

Подобного рода сравнительно – анатомические и эмбриологические исследования позволили Гарвею вывести собственное универсальное умозаключение, которое с тех пор вошло в историю – Omnia ex ovo (Все из яйца), а все перечисленное способствовало тому, что Гарвея по праву считают теперь одним из отцов физиологии и эмбриологии.

* * *

Неустанные поиски и исследования еще при жизни Гарвея принесли ему огромную известность, несмотря на все происки недоброжелателей и мракобесов.

В 1654 году его единогласно избрали Президентом Лондонской медицинской коллегии, однако он не в силах был уже исполнять эту ответственную и весьма почетную должность. К указанному времени великому труженику и прозорливцу пошел уже семьдесят шестой год, к тому же он был серьезно болен.

Несколько лет спустя, в июне 1657 года, Гарвей скоропостижно скончался. Забальзамированное тело его свезли в небольшое местечко Хелнстед, расположенное в нескольких десятках миль к северо – востоку от Лондона, где и погребли с большими почестями.

* * *

Открытие Гарвея внесло настоящую революцию в медицинскую науку, поскольку после его обнародования представления врачей о физиологических процессах, протекающих в организме, о происхождении и лечении многих болезней, – в корне переменились.

А еще большие перемены ожидали медицину в будущем.

Пожалуй, до конца своей жизни Гарвей был не в силах избавиться от горького сожаления, что ему так и не удалось переубедить многих своих современников. Взять хотя бы того же Жана Риолана – младшего, посещавшего, как мы уже знаем, английскую столицу в составе королевской свиты.