Это был великий успех, после которого можно было вести вполне безбедную жизнь на земле воистину благословенной Италии, навсегда связав свою судьбу с ее университетами, позабыв о туманном своем Альбионе.

Однако Гарвея что-то неудержимо влекло на родину.

Возвратясь назад в Англию, он без малейшего промедления подтвердил свой чужеземный диплом в Кембриджском университете, затем сдал все потребовавшиеся от него экзамены в Лондоне, что давало ему права незамедлительно приступить к занятию врачебной практикой.

Указанные события происходили уже в 1603 году, а в середине следующего, 1604, после сдачи еще одних экзаменов, Гарвей был избран сначала кандидатом в члены Королевской коллегии врачей, а, по истечении трехлетнего периода, удостоился звания и действительного ее члена (1607). В упомянутой коллегии его вскоре поставили во главе кафедры анатомии и хирургии, что, безусловно, свидетельствовало о его личном, непререкаемо высоком авторитете.

Оставался он в этой должности уже до самой смерти.

Прошло еще два непростых года, – и Гарвей, уже женатый, весьма солидный джентльмен, занимает пост сначала младшего, а впоследствии главного врача столичной лондонской больницы святого Варфоломея, на ту пору насчитывавшей уже около пятисот лет и всегда возглавляемой самыми авторитетными во всей Англии, довольно крупными специалистами. Здесь он проработал свыше тридцати лет, пока позволяло состояние его здоровья и пока вконец не иссякли его научные дерзания.

Ко всему сказанному следует добавить еще и то, что исполнение всех перечисленных должностей Гарвей весьма успешно совмещал с довольно обширной частной практикой. А среди его пациентов насчитывалось немало самых выдающихся его современников.

Кстати – на протяжении довольно длительного времени он был также лейб-медиком английских королей: Иакова I и Карла I.

Конечно, как уже можно догадываться, на всех перечисленных поприщах Гарвей проявлял себя выдающимся профессионалом.

Однако не по причине всех этих заслуг вошел он в мировую историю. Параллельно с практической врачебной деятельностью, Гарвей внимательно изучал мир животных, особенно – работу их сердца, анатомию кровеносных сосудов, сам процесс движения крови. Он на практике подтверждал изречение одного своего знаменитого пациента, философа и естествоиспытателя Френсиса Бэкона, который считал, что «все медицинское (читай «врачебное») искусство состоит исключительно в одной наблюдательности».

Эти наблюдения, в сочетании с научными знаниями и аналитическим складом ума, не могли не принести своих зримых плодов. Гарвею, начиная с его самого раннего детства, помнились семейные предания об обильных овечьих отарах, выпестованных еще его дедом, Джоном Гарвеем.

Все овцы в стаде сильно страдали от расплодившихся на обширных пастбищах змей. Незначительное количество змеиного яда, попавшее в тело ужаленного животного, вызывало сильнейшие изменения в его внутренних органах. Оно как-то мгновенно поражало мозг и, в конце концов, вызывало мучительную гибель животного, укушенного змеей.

Почему?

Дед постоянно и сильно расстраивался, наблюдая все это и неся к тому же значительные материальные убытки. Но ни от кого он не мог получить удовлетворительного ответа на свои недоуменные вопросы: почему, скажем, у пострадавшей овечки не отваливается нога, хвост, которых также коснулось неукротимое змеиное жало, зато сильно и сразу же страдает мозг, даже останавливается сердце?

Непонятно!..

Что же, рассуждал теперь его внук, это могло происходить только лишь потому, что яд мгновенно распространяется по всему его телу. А распространяться он может лишь током крови…

Значит, вся кровь, которая наличествует в организме, в теле живого существа, – каким-то образом мгновенно добирается до самых отдаленных его участков?

Почему происходит все именно так?

Под воздействием какой непонятной силы?

Неужели – при помощи одного только сердца? Этого, этого… вроде, какого-то природного насоса?

Но почему на этот счет не имеется прямых указаний не только у Галена, но даже и у Везалия?..

Свое предположение опытный доктор Гарвей неоднократно подтверждал экспериментально – на специально отобранных им животных. Более того, путем всяческих хитроумных приемов, ему удалось даже доподлинно вычислить количество жидкости, проскальзывающей через сердце испытуемого животного. Исключительно тщательные подсчеты показали сверхточно, что в течение всего лишь какого-нибудь получаса этот, не знающий ни малейшего отдыха, природный насос способен перекачать массу, равную по весу всему животному…

Он продолжал повторять подсчеты, а они неизменно показывали одно и то же. Все эти данные, в свою очередь, означали, что предположение Галена о самоуничтожении крови на периферии тела, предположение, против которого не возражал и великий Везалий, – на самом деле ошибочно, что оно не выдерживает никакой решительно критики.

Ширился круг изучаемых материалов, крепло и его собственное понимание, в чем заключается функция крови и как осуществляется ее перемещение в живом организме, – а доктор Гарвей все еще никак не осмеливался заявить об этом публично.

Его сомнения возрастали с какой-то неудержимой силой…

Как, все чаще и чаще думалось ему, можно заявлять о чем-то подобном, когда у тебя перед глазами маячит пример великого Везалия? Даже Везалию так и не удалось, как следует узнать, что все его анатомические поправки нисколько не грешат против громадной анатомической истины!

«Как, – мигом завизжат, завоют блюстители чистоты медицинской науки, – да разве ж Гарвей мудрее самого Гиппократа, Галена, Авиценны? Никто ведь из этих достойнейших мужей науки даже не догадывался о чем-то подобном, а вот он, Уильям Гарвей, – подумал и догадался сразу же…»

– И правда, – мыслилось ему, – великий Везалий, получается, даже само описание сердца поместил в другой книге, а не в той, в которой дал описание кровеносных сосудов… Он действовал, как будто ослепленный какой-то инерцией мышления…

А если не только инерцией?

А если у него имелось другое, более веское мнение, которого он просто не успел еще обнародовать?..

И все для Гарвея начиналось сначала.

Однако надо было когда-нибудь да отважиться…

* * *

Результаты своих длительных и неустанных наблюдений и свои собственные выводы он изложил в прочитанной им 16 апреля 1618 года лекции, резюме которой заключалось всего лишь в нескольких фразах.

Кровь в любом, даже высокоорганизованном организме, движется по двум замкнутым кругам: по более краткому, иначе МАЛОМУ, который пролегает через два легких, где кровь обогащается кислородом, и по более длинному, иначе БОЛЬШОМУ, который пролегает через все уже тело, доставляя туда кислород и разные питательные вещества. Один из этих кругов, более краткий, иначе – малый, начинается в правом желудочке сердца, а заканчивается в левом предсердии, тогда как другой, более длинный, иначе – большой, берет свое начало в левом желудочке, а завершается в правом предсердии!