Однако сразу же стало понятно, что этим своим утверждением он одним махом решал три неразрешенных дотоле задачи. во-первых, доказывал, что перегородка между левой и правой частями сердца – реально непроницаема. во-вторых – что в легких происходит насыщение крови чистым воздухом. В – третьих – отвергал тем самым утверждение Галена, будто артериальные вены (легочные артерии) служат исключительно для питания легких.

Таким вот образом, благодаря чистейшей случайности, спасено было от забвения замечательное открытие, сделанное человеком, беззаветно преданным большой науке, в частности – медицине.

* * *

Впрочем, во всех своих устремлениях по изучению кровеносной системы Сервет был совсем не одинок.

Известный нам Реальд Коломбо, яростный ретроград в Падуанском университете, сам являвшийся питомцем этого учебного заведения, – через некоторое время после удаления оттуда Везалия был назначен профессором анатомии в Риме.

Там, в пределах этого Вечного города, и завершилась его недолгая жизнь. Однако, на закате ее, уже в год своей кончины, словно бы стремясь реабилитировать себя в глазах потомков, Коломбо успел обнародовать свою собственную книгу, пожалуй, также явно кощунственную с точки зрения инквизиции.

Книга его носила название «Об анатомии», и в ней, независимо от покойного уже на ту пору Сервета, автор ее также высказал мысли о существовании малого круга кровообращения. От наказания еретика спасла его преждевременная смерть…

То, что идея существования малого круга кровообращения уже явственно носилась в воздухе, созрев в умах анатомов к началу XVI века, – подтверждается также деятельностью итальянского ученого Андрея Цезальпина. Он был профессором университета в Падуе, одновременно исполняя обязанности лейб-медика Папы Римского – Климента VIII.

Путь для крови по предполагаемому малому кругу описан им в его книгах «Вопросы учения перипатетиков» и «Медицинские вопросы». Цезальпин же первый употребил и выражение «циркуляция», то есть – кругооборот, применяя это слово по отношению к крови.

Весьма близко к указанной идее стоял также профессор Падуанского университета Иероним Фабрициус (ох уж эта Падуя, все медицинские проблемы так и вертелись вокруг нее!).

Ученик знаменитого в медицине профессора Габриэля Фанкони, занявший после его ухода кафедру анатомии, – Фабрициус с блеском читал лекции в нововыстроенном анатомическом театре, совмещая свою чисто педагогическую деятельность с неустанной исследовательской работой: он основательно изучил строение кровеносных сосудов, в частности – наличествующие в венах клапаны. Он, говорили, был уже совсем на расстоянии шага от того, чтобы сделать самые смелые выводы, однако ему не хватило личного мужества.

В 1574 году Фабрициус вообще оставил всякую научную деятельность, опасаясь недвусмысленных угроз со стороны инквизиции.

И все же окончательно сформулировать и обосновать идею кровообращения суждено было человеку, который родился только во второй половине XVI века, в 1578 году.

Звали его Уильям Гарвей, и на свет он явился в городе Фолкстоне, в графстве Кент, что на юго-востоке Англии.

Биография Гарвея не согласуется с традиционными жизнеописаниями большинства его коллег-предшественников. Гарвей пришел в медицину совсем не из круга потомственных врачевателей, но из мира наследственных землевладельцев. Дед его, по имени Джон Гарвей, разводил у себя на землях стада тонкорунных овец. Отец же, по имени Томас, был коннозаводчиком. И это обстоятельство, каким бы оно ни казалось странным, возможно, также способствовало тому, что он пришел к раскрытию еще одной медицинской тайны…

Вся семья этого страстного любителя лошадей была многодетной даже по тем, уже очень далеким от нас, действительно – строго патриархальным временам.

Надо сразу заметить, что способности его малолетнего сынишки Уильяма показались мистеру Томасу настолько разительными, что его, одиннадцатилетнего, без раздумий отвез он в Кентерберийскую королевскую школу, где малышу выпадала возможность получить прекрасную подготовку, в частности, – в латинском и древнегреческом языках. Эта подготовка позволила юному Гарвею с успехом продолжить затем учебу в Кембриджском университете, основанном еще в XIII столетии.

Там ему предстояло изучать медицину. Курс учебы для будущего врача был рассчитан на довольно длительный – шестилетний срок.

Однако, усилий столь продолжительного ученья вдали от семьи молодой Уильям не вынес. Он серьезно заболел, а когда выздоровел, то продолжать образование его отправили на юг, в благословенную Италию. А именно, в знаменитый Падуанский университет, слава которого все разрасталась и разрасталась.

Что ж, таковой была судьба этого замечательного города, что с ним оказались связанными имена многих выдающихся личностей, а также важнейшие события, в частности, – в области медицины. Уехал молодой Гарвей где-то то ли в конце 1599 года, то ли уже в начале 1600.

Среди учителей Падуанского университета, в первую очередь, следует назвать уже более или менее известного нам Иеронима Фабрициуса, а также знаменитого ученого Галилео Галилея, который, начиная с 1592 года, читал там лекции по математике, механике и прочим, весьма актуальным для университета предметам. Кстати, свое собственное образование в Пизанском университете Галилей начинал также с изучения азов медицины, от которой, однако, вскоре отошел. Очевидно, уже сказывался объем накопившихся в мире различных знаний, неподвластных для глубокого изучения одному, даже самому гениальному человеку.

В Падуанском университете все еще дышало памятью о великом ученом Везалии, на ту пору уже умершем. Его правота, особенно в отношении анатомических знаний, была уже давно совершившимся фактом.

Учение же Галена сдавало позицию за позицией.

Завершив свое образование, Гарвей блестяще выдержал и своеобразный экзамен, предусмотренный тогдашним университетским уставом. В 1602 году ему пришлось публично отвечать на массу всевозможных каверзных вопросов, задаваемых изощренными в медицинской науке профессорами.

Раздувая широкие мантии, победно вскидывая свои, седые или же совершенно лысые головы, прикрытые лишь широкими четырехугольными беретами с длинными свисающими кистями, ученые мужи старались перещеголять друг друга в замысловатости предлагаемых ими вопросов.

Он же, Гарвей, раскрасневшийся, весь в пылу молодого азарта, несмотря на свою хваленую британскую респектабельность, – начинал отвечать, даже не дослушав, как следует, уже прозвучавший вопрос.

Все ответы экзаменовавшегося англичанина были признаны превосходными. И ему, такому еще молодому, единодушно присудили право именоваться доктором медицины, получить столь желанный берет, тяжеленную книгу и собственную печать.