Ее слова подействовали на него как холодный душ.

— А что изменилось сегодня? — потухшим голосом спросил Матвей.

— В Ленинских Горках я наблюдала за вами. И мне показалось, что вам ужасно скучно со мной — вы как будто повинность отбывали. Если я вам неинтересна как человек, а только как партнер для соития, тогда какой в этом смысл?

— Баррикада, ты все не так поняла! Дело не в тебе — просто я устал сегодня от всех этих музеев…

— Вы так говорите «все эти музеи», будто не о святых местах речь идет, а о какой-то суете мирской. Что вы за человек, Матфей! Давайте я вас в гостиницу отвезу.

— Спасибо, я сам доеду, — холодно произнес он, поднимаясь с дивана.

И на хера она меня домой пригласила? — думал режиссер, шагая по безлюдной улице. Ни такси, ни других машин на горизонте не было. Потянувшись за звездофоном, он понял, что не знает номер службы такси. Попробовал посмотреть в интернете, но страница не загружалась. Единственным человеком, который мог подсказать ему номер, была Баррикада — не будить же семью брата из-за такой ерунды. Но Баррикаде по понятным причинам он звонить не хотел, так что решил продолжить путь в надежде на то, что выбредет на стоянку такси или на станцию метро.

— Эй, мужик, закурить не найдется? — донеслось сзади.

Резко обернувшись, Матвей увидел двух приближавшихся к нему типов в надвинутых на глаза кепках. Такая встреча на темной улице посреди спального района ничего хорошего не предвещала, поэтому он решил действовать первым. Дождавшись, пока гопники подойдут вплотную, двинул одного из них ногой в пах, а второго — кулаком в рыло, и уже собрался бегом покинуть поле боя, но чей-то тяжеленный кулак обрушился на него подобно кувалде. Третий подошел — понял Мэт, оседая на асфальт.

Матвей пришел в себя, лежа в одних трусах на кафельном полу в залитой светом комнате без мебели и без окон. Первое, что увидел, открыв глаза — до блеска начищенные сапоги прямо у себя перед носом.

— Очухался, наконец, — услышал он.

Голос принадлежал отцу Лаврентию.

— Где я? Что со мной? — Мэт попытался подняться с места, но из-за приступа головокружения попу пришлось подхватить его и усадить обратно на пол.

— В ментовке, — ответил святой отец. — Отпиздили тебя, сын мой. И ты, вроде, тоже кого-то отпиздил. Ну да не важно.

— Что-то припоминаю, — произнес режиссер, потирая лоб.

— Право слово, как дети малые. То один в дерьмо вляпается, то другой. А мне вас вытаскивать, будто других дел среди ночи нет.

— Сейчас ночь?

— Считай, утро — четыре часа уже. С Днем труда, кстати.

Тело ныло, а голова была тяжелой — в ней словно перекатывались чугунные шары. Немного очухавшись и получив свои вещи, Матвей надеялся попасть в гостиницу, но у отца Лаврентия было другое мнение.

— У меня перекантуешься, — ответил он. — Нам вставать через несколько часов — на парад идем.

— Какой еще парад?

— Первомайский, блядь, какой же еще! Тебе брат приглашение выхлопотал.

— А Пашке?

— Только тебе.

— Мне нужно ему позвонить…

— Спит он сейчас, завтра позвонишь. Все нормально будет с твоим пиздюком — Баррикада за ним присмотрит.

Мэт вырубился в машине, а проснулся уже в келье у отца Лаврентия. Сев в кровати, он осмотрелся вокруг — уцепиться взглядом было решительно не за что. Побеленные стены, утопающий в утренней дымке монастырский силуэт за окном, его собственные вещи на стуле в углу. Из соседней комнаты доносились странные звуки — будто кто-то ритмично хлопал мух огромной мухобойкой.

Натянув одежду, режиссер прошел в соседнюю комнату и увидел отца Лаврентия, который с нагим торсом стоя перед образком Святейшего Двуглава, со всей дури хлестал себя по окровавленной спине треххвостой плетью. Висевшие на стене ходики показывали без четверти девять, а на серебряном блюде, стоявшем посреди стола, кокаином была выложена пятиконечная звезда, один из лучей которой уже отсутствовал. Судя по всему, священник, приехав из участка, спать не ложился. Заметив Матвея, он повернулся к нему, но хлестать себя не перестал.

— Что это вы делаете, отец Лаврентий? — вырвалось у Мэта.

— Известно, что — душу от дурных помыслов очищаю! За веру правую! За Союз Священный! За Двуглава Святейшего!

Совершив три жесточайших удара по спине, он отбросил плетку в угол комнаты и в изнеможении опустился на стул, стараясь не прислоняться к его спинке. Затем убрал с блюда еще один луч кокаиновой звезды, потом, позвонив кому-то по звездофону, затребовал кофе и завтрак.

— Как голова-то твоя, Матфеюшка?

— Спасибо, лучше уже, — ответил тот, потирая виски.

— Это хорошо — день-то нам длинный предстоит.

Матвей вспомнил, что его ждет участие в первомайском параде. Эта перспектива совсем не радовала, однако пропетлять никакой возможности не было. Он грешным делом хотел уже было нюхнуть коксу, однако отец Лаврентий не только не предложил угоститься, но убрал блюдо со стола. В ту же минуту в келью, постучавшись, вошла дородная монашка с подносом, чтобы сервировать нехитрый завтрак: вареные яйца, тосты с ликом Святого Владимира, масло, джем, кофе и рюмку водки, которую тут же оприходовал святой отец.

Настенные часы пробили девять, и вместо кукушки из них вылетел миниатюрный Святейший Двуглав, которому отец Лаврентий бил поклоны при каждом его появлении. Закончив с завтраком, он принялся поспешно собираться в дорогу, поторапливая при этом Матвея. По словам священника, они должны были оказаться на Красной площади через час, а дорога неблизкая и возможны «пробки». Парад должен был начаться в полдень, и Мэт не понимал, зачем они должны припереться за два часа до начала, но вопросов задавать не стал.

Поповская мигалка, как и следовало ожидать, расчистила им дорогу, но на подступах к Кремлю через каждый километр стали попадаться пункты досмотра. И хотя их машину из уважения к сану досматривали формально, это все равно замедлило их темп. Когда стали видны кремлевские шпили, отец Лаврентий приказал водителю притормозить, и дальше они с Матвеем пошли пешком, быстрым шагом, который побитому режиссеру давался с большим трудом. Прямо по курсу над Красной площадью парил дирижабль, в борта которого были вставлены гигантские мониторы — на них сменяли друг друга праздничные девизы.

При входе на площадь толпа разделилась на два потока: многолюдный и узенький — последний вел к VIP-входу. У этого входа, к которому направилась наша парочка, был установлен ряд кабинок для досмотра, тогда как простых людей досматривали просто на площади (некоторым приходилось раздеваться до трусов, а некоторым заглядывали и в трусы). Несмотря на VIP-статус, Матвею пришлось пережить довольно жесткий обыск, в ходе которого милиционер не только вывернул его карманы, но и прощупал каждый шов на одежде. В завершении процедуры режиссеру выдали футболку с портретом генсека Птушки, которую надлежало надеть перед выходом на площадь.